Зарипов скинул Шабарина в снег, без шубы, в одной рубахе, а сам
поехал дальше. Но это было не всё. Часа через три Лавр Петрович
отправил своего доверенного человека, тот проверил. Окоченевшее
тело явно не подавало признаков жизни. Так бывает, когда выпьет
кто, да в снегах замерзнет, редко, но бывает. Конечно же, все
деньги вернулись к Жебокрицкому.
— Но нет худа без добра, Лавр. У меня, слава Господу, осталась
расписка выродка. Он должен мне тысячу триста рублей. Он должен
мне, должен Ивану Ростовскому, даже Картамонову должен. Имение его
заложено… Я все равно заполучу себе земли Шабариных, но ты следи за
барчуком, мало ли что, — Жебокрицкий, зло нахмурив брови и
подавшись вперед в кресле, посмотрел на Лавра. — Еще один промах, и
пойдешь искать себе лучшую долю.
Зарипов потупил глаза. Лучшую долю он, как ни ищи, но не найдет.
Толком-то ничего и не умеет, служил в армии — да за пьянки и драку
с вышестоящим офицером разжаловали в рядовые и с позором выгнали.
Так что кормиться он мог только тут, выполняя разную грязную работу
на благо отставного полковника, некогда предложившего подпоручику
поехать с ним и служить.
— Что с дрянью этой, Машкой Шабариной? Есть вести о матушке
барчука? — произнеся последние слова подчеркнуто витиеватым тоном,
рассмеялся Жабокрицкий.
— Как уехала в Петербург, так и никаких новостей. Но я знаю
Артамона, он пока из нее все деньги не выкачает, не оставит
вдовушку, — улыбнулся Лавр Зарипов.
— Ветреная особа. В ее годы поверить в любовь известного
кружевного повесы? Экий моветон, — усмехаясь, сказал Жебокрицкий
[кружевной повеса — тут отсылка к герою-любовнику сентиментального
романа Ричардсона «Кларисса, или история молодой леди»].
— Да, уговорила сына заложить имение — и на вырученные деньги,
фьють — отправилась прожигать жизнь в Петербург, оставив ради любви
своего непутевого сына одного, — позволил себе усмешку и
Зарипов.
— А потому, что Петр Шабарин держал Машку взаперти, а она от
скуки начиталась дури всякой французской, да английской, —
злорадствовал отставной полковник.
Жебокрицкий вальяжно расселся в кресле и чуть приподнял
горделиво подбородок. Он гордился своей интригой, достойной
королевских дворов. Так обложить поместье Шабариных, так унизить и,
по сути, обокрасть эту семейку смог бы далеко не каждый.