Управляющий вообще не понимает, что приезжать и красоваться
передо мной в дорогих одеждах, не снять и не оставить дома часы на
серебряной цепочке — нехорошо? У меня же слишком много вопросов
возникнет.
А они возникают, ой как возникают! К примеру, разница между теми
часами, что я нашел у себя, и теми, что носит управляющий вовсе
незаметна. Шуба, опять же.
— Вы тут барин. А кто же? — недоуменно отвечал управляющий.
— Так почему у меня нет такой шубы? Часы у тебя такие же, как и
у меня. А у меня денег нет, — добавляя с каждым словом все больше
металла в голос, говорил я.
— Так я же говорил вам, барин, долги у нас, только они, гадины,
и есть, долги эти, — вжав голову в плечи, отвечал Емельян. — Да и
игрок вы, барин, имение заложено, скоро разбирательство будет, еще
и отберут.
Вот же человек. Вижу, что боится меня, не играет, искренне
трясется, но все равно лжет. И ложь еще более очевидная, чем
страх.
— Значит, так… Емельян Данилыч, — я взял управляющего за
грудки…
— А-а-а! — услышал я крики за дверью.
Оттолкнув Емельяна, я быстро подошел к двери и резко ее открыл.
Две валькирии сцепились в яростной схватке, в которой выжить должна
была только одна. И похоже, что явный аутсайдер совершает сенсацию
и точно не проигрывает фавориту схватки. Саломея давала отпор
Прасковье. Обе девицы, хотя… одна подросток, а вторую девицей ну
никак не поворачивается язык назвать, в общем, эти девушки
держались за волосы друг дружки и не сдавались. Мало этого, так
Соломея изловчилась как-то разбить нос Параше.
— А ну, угомонились! — гаркнул я.
Амазонки сразу же стали по стойке смирно.
— Что произошло? — задал я вопрос.
— Простите, барин, я же помню, что вы наказывали, — Параша
шмыгнула и рукавом вытерла кровь под носом. — Я бегла сказать, что
Матвей Иванович прибыли, что его мужики у мастерской придержали и
упрашивают не убивать вас. А тут Саломея стоит и зубоскалит на
меня.
— И ничего я не зубоскалила, кобыла ты сеновальная, —
огрызнулась девочка.
— Ты ополоумела при барине так лаяться, девка? — встрял в
разговор управляющий.
— Бегите, барин! — сказала Параша, но было поздно.
— Бабы, вон пошли, курвы! — пробасил некто справа.
Я обернулся. В пяти шагах, у лестницы на второй этаж, стоял
мужик. Он был с суровым видом, в собольей, насколько я разбираюсь,
шубе, причем мехом как раз наружу, лысоват, но, видно, что
стесняется этого, так как остатки волос заглаживает на гладкий лоб.
Волосы блестели, будто в солидоле или в жиру, наверное, так и было.
Гусиный жир сейчас — главный гель для укладки волос, этой гадостью
и мне предлагали «зализаться».