В сенях тяжело затопали. Подьячий бросился прятать испорченную
бумагу, но это был вовсе не дьяк Никифор Егорыч. В избу, сопя и
покашливая, вошёл Верхотурский кат Щука Иванович, по прозвищу
“Поцелуй”. В красной рубахе на выпуск, борода до пояса, могучий и
потный. Он устало присел у входа на лавку для ожидальщиков, чем
привёл Истому в совершеннейшее изумление.
— Что случилось, батюшка? Да на тебе же лица нет! — ахнул он,
всплеснув тощими, как плети, руками.
— Жарко. Устал. Обидели.
Щука Иванович всегда разговаривал отрывисто и за раз больше
одной фразы не говорил. Подьячий заглянул ему в глаза и метнулся к
открытому окошку.
— Прошка! Прошка, квасу с ледника! Да живой ногой, нето за виски
оттаскаю!
Крикнул, а сам смятую бумажицу да за створкой в щели и спрятал.
Про собственную беду забывать не след. Спрятал и обернулся,
заискивающе улыбаясь.
— Да кто же тебя батюшка-то обидел? Кто осмелился?
— Тати. Инквизитором…Облаяли. Всю. Жизнь. Верой. Правдой.
Обидно. Запороть бы их? А? Насмерть?
Истома непонимающе заморгал. Какие тати? Колодники? Разбойные
людишки села Синцово? Дак, они таких слов сроду не знают.
Инквизитор, надо же!
Он воздел глаза к закопчённому потолку, пытаясь вспомнить, кто
же это у ката сегодня в пытошной? С утра вроде, только…
— Валерка и Дениска Безродные?
— Они. Довели. Валерка, особенно.
И тут кат зарыдал, закрывая со стыда лицо большими ладонями.
Подьячему стало ясно - случилось непоправимое. Чтобы Щука-то, да
Иванович…Он на похоронах своего деда не плакал. Деток раскольничьих
порол, троих насмерть и только перекрестился, девок запытал без
счёта, а тут…Да и кто его посмел обидеть? Эти двое, в колодках.
Может, Слово и дело государево? Надобно расспросить.
В избу вбежал Прошка, босоногий мальчишка лет десяти стриженный
под горшок. Он был одет в льняные портки и рубаху, а к груди
прижимал тяжёлую крынку опасаясь расплескать её ненароком. Истома
испугался ещё сильнее и лично вытолкал байстрюка взашей. Не хватало
ещё, чтобы тот увидел катовы слёзы. В сенях Прошка схлопотал
затрещину, а затем подьячий ласково спросил его — не видел ли он,
порождение Ехидны, сейчас, чего лишнего?
— Как же, видел, у вас, батюшка Щука Иванович…— начал было
отвечать Прошка и за то заработал вторую затрещину. После чего, всё
тем же ласковым голосом Истома повторил свой вопрос.