Разговор перешёл на более безопасные темы – мелкие проделки
"сына" Георгия, его успехи в изучении французского и остальное. Я
слушал, кивал, вставлял реплики, но часть моего сознания продолжала
прокручивать события прошлой ночи, анализировать текст Манифеста,
который ждал меня в кабинете, и думать о последствиях его
обнародования. Газетные заголовки все еще стояли перед глазами.
Завтрак в кругу семьи был лишь короткой передышкой перед бурей.
Закончив с кофе и булочкой, я поднялся. – Ну что ж, мне пора.
Дел много. Наташа тоже поднялась, подошла ко мне и поправила
воротник моей куртки.
– Береги себя, – повторила она тихо, заглянув мне в глаза. В ее
взгляде читалась не только забота, но и какая-то затаенная тревога.
Возможно, атмосфера последних дней сказывалась на всех.
– Обязательно, – я легко коснулся ее руки. – И ты тоже. Увидимся
за обедом.
Выйдя из Малой столовой, я направился прямиком в свой кабинет.
Воздух в коридорах все еще был прохладным, несмотря на яркое
мартовское солнце за окнами.
Кабинет встретил меня привычным запахом старых книг, сургуча и
табака, хотя сам Михаил Александрович, насколько я знал, не курил.
На столе – бумаги, но поверх них лежал главный документ. Несколько
листов плотной бумаги, исписанных моим почерком – вернее, почерком
Михаила Александровича, который я старательно копировал. Текст
Манифеста о принятии престола. Я тяжело вздохнул и сел в массивное
кожаное кресло. Перечитал его еще раз. Слова, тщательно подобранные
за бессонную ночь. Слова о долге перед Россией, о необходимости
единства, об обещании созвать Учредительное собрание после победы…
Каждое слово – взвешено, каждое – шаг в неизвестность. Я внес
последние мелкие правки, поставил дату – «2 марта 1917 года».
Подпись… Рука на мгновение замерла над бумагой. Подписать – значит,
взять на себя эту ношу окончательно. Я глубоко вздохнул и твердо
вывел: «Михаил».
Положив ручку, я почувствовал странное опустошение. Решение
принято. Теперь нужно было подготовить все для его обнародования. Я
встал, чтобы убрать черновики и связанные с ними бумаги. Дернул
ящик стола – он оказался заперт. Странно, раньше я его не запирал.
Ключ… Я пошарил в других ящиках. В одном из них, под стопкой старых
писем, нашелся маленький бронзовый ключик. Он подошел. Внутри
запертого ящика лежала всего одна вещь – толстая тетрадь в
темно-зеленом кожаном переплете с тисненым вензелем «МА». Дневник.
Дневник настоящего Михаила Александровича.