«Господа! У нас нет официального подтверждения отречения
Государя Николая Александровича. Но у нас есть вот это!» – Он
поднял дрожащей рукой лист бумаги, и толпа замерла, словно
загипнотизированная. – «Манифест Великого Князя Михаила
Александровича о принятии им Верховной Власти! Это документ
эпохального значения! Мы должны выпустить экстренный номер!
Немедленно! Пока нас не опередили! Пока город не поглотил хаос
слухов и домыслов, мы должны дать ему Истину! Мы должны стать
рупором истории!»
Началась суматоха, напоминающая работу штаба во время боя, но
только ещё более хаотичная, почти безумная. Разбуженный и
потрясённый Суворин по телефону, голосом, в котором слышалось
неверие, но и стальная воля, давал указания. Он, старый газетчик,
понимал важность момента, как никто другой. Оболенский руководил на
месте, его команды летели, как пули, раздаваясь эхом по коридорам,
смешиваясь с лязгом и криками.
«Верстку первой полосы – полностью изменить! Снять всё! Этот
Манифест – главным материалом! Крупнейшим кеглем! Дайте мне лучших
журналистов! Срочно статью! Описать ситуацию! Максимально точно, но
осторожно! Подчеркнуть – мы публикуем Манифест Великого Князя! О
судьбе Государя Николая Александровича официальных сведений нет, но
публикация этого документа говорит сама за себя! Заголовок…
Заголовок… «МАНИФЕСТ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА!»
Крупно! Во всю ширину! И под ним – мелким шрифтом: «О принятии им
Верховной Власти!»»
Журналисты, оттолкнув недописанные статьи для утреннего номера,
лихорадочно стучали на машинках, их пальцы путались в клавишах,
пытаясь осмыслить новость и изложить её на бумаге, не впадая в
панику, которая давила на каждого. Некоторые хватали телефоны,
пытаясь дозвониться до знакомых в Думе, в Ставке, в министерствах –
получить хоть крупицу подтверждения, хоть крохотное слово,
способное объяснить происходящее. Но телефоны молчали или отвечали
лишь взволнованные, ничего не знающие голоса, в которых звучал тот
же шок, та же растерянность.
Корректоры дрожащими руками вычитывали текст Манифеста, сверяя
его с оригиналом, их лица были бледны, а пот стекал по вискам.
Метранпаж, старый опытный типограф, качал головой, его усы нервно
подёргивались, но он уже командовал наборщиками, разбивавшими
готовые полосы и собиравшими новую, историческую первую страницу. В
типографии царил свой, индустриальный хаос: лязг металла, скрип
рельсов, по которым катились тяжёлые тележки с листами, крики
рабочих, бегущих наперегонки с машинами, пытаясь угнаться за
необратимым ходом истории. Казалось, сам механизм производства
газеты сошёл с ума, пытаясь переварить столь грандиозное событие,
которое навсегда изменит их мир.