- Определенно, удачный день. Почти двадцать тысяч заработали, -
мысленно потирал руки Александр, вышагивая вперед. – Причем на
будущее уже есть договор с батюшкой Гавриилом на поставку кофейного
ликера. Очень хорошо…
Когда до первого прилавка оставалось с десяток шагов, Пушкин
внезапно стал свидетелем весьма безобразной сцены, с чем он еще ни
разу не встречался.
- Обмануть решила, сучка?! – до него донесся сочащийся злобой
голос. – Думала, не пойму, какого ты черта на ярмарку стала
проситься? Хозяин, значит, тебе не по нраву, тварь?
Александр поморщился от этих воплей и решил свернуть, чтобы не
портить себе настроение. Догадывался, что сейчас может увидеть
что-то мерзкое, нехорошее. Тяжело вздохнул, повернулся и уже занес
ногу, как воздух прорезал женский крик:
- Не подходи! Не подходи-и! Я убью себя! Слышишь, убью!
И столько в этом крике было отчаяния, жуткой безнадеги, что у
Пушкина мурашки по спине побежали. Его шаг замедлился, а потом, и
вовсе, остановился.
- Уйди, ирод! Не подходи-и…
Замерев на мгновение, Александр боднул головой воздух и
решительно шагнул вперед. Отодвинув в сторону одного человека,
второго, выйдя вперед толпы.
- Живо брось нож! Живо, я сказал!
В небольшом круге, образованном глазеющими на бесплатное зрелище
людьми, друг против друга застыли двое. Один, здоровенный, кровь с
молоком, мужчина в расстегнутом гусарском доломане на плечах. Явно
дворянин, на поясе в ножнах сабля. Рыжая лохматая шевелюра и лихо
закрученные усы довершали образ отставного военного, решившего
заняться хозяйствованием в своем поместье. Второй была статная
женщина с распущенными черными волосами, в смуглой коже и глубоком
пронзительном взгляде которой явно угадывалась цыганская кровь. Она
занесла над собой руку с ножом и уже готовилась вонзить его в
грудь.
- Не бросишь нож, я твоего ублюдка на ремни порежу. Знаешь, как
он визжать станет? – откровенно глумился гусар, даже не сомневаясь,
что все равно его возьмет. – Как порося резать буду. Ну? Живо
бросай нож! Я сейчас его приведу и…
После этих слов из женщины, словно стержень вынули. Только что
сверкавшие безумием черные глаза потускнели. Руки, как плети,
опали. Из ослабевших пальцев выпал нож.
- Не надо,… хозяин, - глухо выдавила из себя женщина, опуская
низко голову. – Не трогай сына, я все сделаю.