Широко улыбаясь и демонстрируя крупные желтые зубы заядлого
курильщика, гусар медленно подошел к ней, схватил за волосы и с
силой дернул на себя.
- Ты заплатишь за это, сучка.
Размахнувшись, с оттяжкой хлестанул ее по щеке. В сторону
брызнула кровь.
- И это только начало. Ты меня перед всеми унизила, показала,
что я плохой, слабый хозяин. Такое нельзя простить… Поэтому сегодня
босой домой пойдешь...
Не дослушав, она начала снимать сапожки. Аккуратно поставила
сапожки рядом, ступая в ледяную грязь изящными ножками.
- И без полушубка.
Не поднимая глаз, женщина скинула с плеч овчинный полушубок, и
осталась в простом черном платье.
- И без пла…
Вздрогнув, Пушкин уже понял, что сейчас произойдет. Крестьянка
была полностью сломлена и, без всякого сомнения, сделает то, что ей
прикажет хозяин. Можно ли было как-то ей помочь? Или нет, следовало
пройти мимо? Что у него, дел было мало? В конце концов, гусар в
своем праве и никто слова ему не может сказать против. Ведь, он
хозяин, а она его крепостная крестьянка.
Александр скрипнул зубами, почувствовав солоноватую кровь от
прикушенной губы. От вопросов едва не кипела голова.
Что он должен был сделать? Пройти мимо и уже завтра забыть обо
всем, или сделать шаг вперед? Кто он, в конце концов, тварь
дрожащая или право имеет?
***
г. Энск
Ярмарочная площадь
Ситуация, однако…
Гусар на глазах у публики лупцевал крепостную крестьянку, и явно
получал от этого искреннее удовольствие. Картинно широко
замахивался, а когда та испуганно дергала плечами и старалась
отвернуть лицо в сторону, с оттягом хлестал ее по щеке. От удара
женская головка моталась из стороны в сторону, как тряпичная.
- Нравится, нравится? - с садистским блеском в глазах после
каждого удара спрашивал гусар, при этом заглядывая ей в глаза. Она,
конечно, пыталась отвернуться, но он цепко держал ее за подбородок.
- Будешь знать, как позорить Витольда Вишневского! Поняла теперь,
что ты моя душой и телом? Захочу, на коленях будешь передо мной
ползать и прощения вымаливать. А захочу, за побег в Сибирь отправят
или на конюшне на смерть запорят…
Вместе с галдящей толпой [для многих такое зрелище было лишь
обыденностью, правдой жизни, в которой не было ничего из ряда вон
выходящего], смотрел на все это и Пушкин, с трудом сдерживая
рвущие из себя ругательства.