- Смотрю, государь, все в трудах, в заботах, - митрополит
показал на письменный стол, заваленный разнообразными документами,
справками, книгами.
- Да, батюшка, дел, и правда, много, - развел руками император,
показывая, что никуда от этого не деться. - Империя огромна, за
всем нужен глаз да глаз.
Одобрительно кивнув, священнослужитель подошел ближе:
- Пришел до тебя с важной просьбой, государь. Вчера из Псковской
губернии мне прислали две особенные книги, с которыми я всю ночь
глаз не сомкнул. И сегодня сразу же к тебе явился по поводу них, а
точнее их автора поговорить.
Поставив на письменный стол принесенный с собой бумажный
сверток, митрополит начал развязывать на нем тесьму. Николай
Павлович, заинтересованно дернув бровями, тоже встал рядом.
- Опять поди какое-нибудь вольнодумство или ересь нашел,
батюшка, как в прошлый раз?
Император намекал на тот случай, когда митрополит Серафим увидел
в философских письмах Чаадаева «хулу на веру, нравственность и
общественное устройство» и настоял на их запрете.
- Нет, государь, ныне я с хорошей вестью. Вот, принес тебе
показать, что меня так взволновало.
Серая пергаментная бумага, служившая оберткой, была отложена в
сторону, и на столе остались лишь две довольно крупные книги в
скромных коричневых обложках, но с весьма говорящими названиями -
Библия для детей и Азбука. Заинтересованно хмыкнув, император сразу
же потянулся к ним:
- Хм, занятно, Библия для детей, - в голосе поначалу слышалось
сомнение, но едва он открыл книгу, как у него вырвался изумленный
возглас. - Вот это да!
В книге очень живо и невероятно понятно излагалось содержание
Ветхого завета, к тому же сопровождавшееся огромными яркими
картинками. Последние при этом сразу же притягивали взгляд, никак
не давая его отвести. Каждая из картинок представляла собой
совершенно цельный сюжет, который говорил едва ли не больше, чем
текст на листке рядом.
На том месте, где он открыл книгу, изображалась сцена с
египетскими казнями, а именно с саранчой и гибелью всех первенцев
мужского рода. И так все было ярко и натурально нарисовано, что у
Николая Павловича крупные мурашки по спине поползли. Каждая из
людских фигурок была прорисована тщательно, со знанием дела, сразу
верилось, что все было именно так, а никак иначе. Глядя на того же
фараона с умершим сыном на руках, вообще, становилось не по
себе.