Гермес
помотал головой, глядя на Владычицу с внезапной жалостью. Потом
преодолел оставшееся до тронов расстояние и сообщил раздельно и
трепетно:
– У вас.
Скоро. Будет. Орфей.
– Будет –
вылечим, – отмел Владыка решительно. Потому что мало ли какую
хворобу с поверхности принесут.
– Так ведь
это же хорошо? – оживилась Персефона. – Царь мой! Ходят слухи, что
Орфей – лучший кифаред среди смертных и поет почти как Аполлон!
Рассказывают, что его музыка способна разжалобить даже скалы – и
вообще, он победил своим сладкозвучным пением сирен во время похода
аргонавтов.
–
Послушаем, – лаконично буркнул Владыка, который досыта накушался
сладкозвучности на Олимпе (от постоянно что-то воспевающего
Аполлона до Зевса, который мог под хорошее настроение перекинуться
в петуха и устроить братьям утреннюю побудку после вчерашней
пирушки).
Гермес
неопределенно закряхтел и с мученическим видом заметил, что говорят
– оно-то, конечно, разное, но молва, она, как бы это сказать,
совсем немножечко преувеличивает, да и вообще…
– Что, не
лучший кифаред? – подозрительно осведомился Владыка.
– Ну –
Орфей-то утверждает, что лучший… – протянул Гермес, зачем-то
грустно лупя себя по уху. – И, понимаешь ли, Владыка, с ним как-то…
боятся спорить.
Пока царь и
царица мира подземного переваривали это заявление, Гермес набрал в
грудь воздуха и приступил к душераздирающему
повествованию.
Неписаное
правило, по которому недостаток таланта в поэте-живописце-певце
восполняется количеством апломба, в рассказе Гермеса заиграло
новыми красками. По этому самому рассказу выходило, что Орфею при
рождении случайно достался апломб как минимум сотни других
кифаредов. Что и оказалось с лихвой компенсированным за счет
таланта.
На ушах
будущего дарования, говорил Гермес, справляли буйную мистерию
титаны. Голосом Орфея можно было обратить в бегство ко всему
привычного Пана (а на высоких нотах – озадачить Тифона). Когда
Орфей шел и пел – это действительно могло разжалобить скалы, потому
что они не имели ног для бегства и вынуждены были
слушать.
Смертных у
Орфея получалось разжалобить даже лучше. Послушав пару песен,
смертные живо стонали: «Ах, это слишком прекрасно для нас,
несчастных!» – и откупались серебром, золотом. Или пытались
забросать кифареда цветами, в тщетной надежде, что это приглушит
звук.