Что ж, племянник так племянник. Я изобразил фальшивое удивление
и воскликнул:
— Ничего себе! Как я рад наконец тебя видеть, дедушка!
Линь нахмурился и пробурчал:
— Не переигрывай. Пошли к алтарю, там ты и принесешь клятву.
Мы спустились через то же неприметное здание и теперь шли по
коридорам подземелья. Каждый наш шаг отдавался глухим эхом в
темноте. Воздух был сухой, пахло пылью. Стены, выложенные грубым
камнем, были покрыты рисунками, которые, как я понял в прошлый раз,
изображали техники. Я провел ладонью по одной из них, будто пытаясь
ощутить рельеф.
Через мгновение на камне вспыхнула черная печать, едва заметная
в темноте. Это была моя страховка. Если все пойдет не так, как я
надеюсь, я смогу вернуться сюда в мгновение ока. Если старик ведет
меня на заклание, я выберусь.
— Не отставай, — бросил через плечо Линь, не замедлив шага. Не
заметил, или сделал вид, что не заметил моих манипуляций.
— Да, мастер, — отозвался я и поспешил за ним.
Мы шли дальше. Факелов с собой не брали — они нам были не нужны.
Оба мы видели в темноте. Но эта способность не делала коридоры
менее зловещими: вокруг шевелились тени, еще чернее окружающей
тьмы. Другое дело, что теперь они меня не слишком-то и напрягали.
Да и вообще — после посвящения всё вокруг ощущалось максимально…
родным?
— Видишь эти рисунки? — вдруг спросил Линь, кивнув на одну из
стен.
— Да. Это техники?
— Когда-то были, — кивнул он. — Но их давно усовершенствовали и
перенесли на свитки. А те, что остались здесь… ну, скажем так, они
не стоят того, чтобы их изучать.
Линь говорил с таким равнодушием, будто все эти фрески и рисунки
на стенах — не больше, чем детские каракули.
— Раньше здесь проводили испытания для тех, кто хотел вступить в
секту, — продолжил он после паузы. — Запирали их в этих подземельях
на сутки. Без еды, без воды. Только пара десятков свечей, тьма и
эти рисунки вокруг. Тем, кто хотел выжить, нужно было изучить любую
технику.
— И что случалось?
— Выживало трое из десяти, — сказал он спокойно. — Но те трое
выходили другими. Сильнее, чем сейчас. Духи выпивали неудачников и
одаривали силой оставшихся. Потом мы отказались от этой практики.
Слишком жестоко, даже для нас.
«Даже»?
Мы спустились еще ниже. Лестницы становились круче, воздух
холоднее. Линь вдруг заговорил о другом: