…Он успел несколько раз сбиться со счета, минуя бесчисленные повороты, пространство подземелья то стремительно расширялось, свод уходил вверх, то смыкалось до узких неприглядных проходов, рассчитанных на одного человека, прежде чем, наконец, снова увидел свет. Величественные каменные ступени, по которым он спустился вслед за сгорбленной спиной монаха, привели его к проему в стене, за которым подземное пространство снова расширилось. Он оказался в просторном каменном мешке, посреди которого полукругом пылали яркие факелы, вкопанные в землю. Воздух здесь был сырой, но не спертый.
Перед ним, у противоположной стены, освещенной факелами, нунций увидел белую плиту высотой в человеческий рост. Она выделялась на фоне серых стен. Плита была чем-то испачкана, чем-то темным, словно проступающим сквозь камень пятном. В его очертаниях было что-то до боли знакомое. Секундой позже нунций догадался, по лицу пробежала мимолетная гримаса скорби. Пятно было силуэтом человеческой фигуры. Так вот, значит, где он очутился. В темнице, камере пыток. Месте, где грешники искупают свои провинности.
Взгляд его, с трудом оторвавшись от ужасного, завораживающего зрелища, скользнул вглубь пространства мешка, и тут же нашел новое подтверждение своей догадке. В правом углу, возле железной решетки он увидел скорчившуюся человеческую фигуру. Мужчину. Голова его свисала вниз, и он не мог рассмотреть его лица, но видел, как с подбородка струилась кровь, наполовину смешанная со слюной. Он был еще жив. Подле него находился полуголый мускулистый стражник, сильно смахивающий на палача. В правой руке он держал деревянное орудие с металлической рукояткой и расщепленным окончанием. Такое, обрушиваясь на бренную плоть, приносит страшную боль и невыносимые страдания, а щепки остаются в теле, не давая им утихнуть. Похоже, жертва потеряла сознание от боли. В воздухе сладковато-тошнотворно пахло чадящими факелами, кровью и потом. «Помилуй Господи и Святая Дева Мария», – с растерянным отвращением, смешанным с жалостью, подумал нунций, невольным жестом сжимая распятие на груди, словно призывая Бога в свидетели.
«Брат Игат?…» – тихий шелестящий голос, от которого нунция вдруг пронзила дрожь, раздался откуда-то сбоку из темноты. Он не сразу разглядел выступившую из правой боковой стены высокую фигуру в одеянии инквизитора, лицо которой скрывал низко надвинутый капюшон.