Старушка умолкла и села, растерянно оглядываясь на остальных в
поисках поддержки.
А в зале опять зашумели. На этот раз порядок толстяк навёл
гораздо быстрее.
– Слово предоставляется товарищу Ломакиной.
К трибуне поднялась долговязая девица. Она была бы даже
красивой, если бы не выражение лица. Казалось, её сейчас вытошнит
прямо на эту злополучную трибуну. Судя по тому, как дёрнулась
Машенька, я понял, что это и есть подруга Таня.
– Как давно Сазонова вступила в порочащую связь с Бубновым? –
задал вопрос толстопузый. – Расскажите нам всё, что вам об этом
известно.
– Сразу, как только поступила в аспирантуру, – поджав губы,
сказала Таня. – Сама по себе Сазонова, как химик, слабая и написать
диссертацию так быстро не смогла бы. Жа и вообще самостоятельно не
смогла бы. Поэтому она соблазняла нашего научного руководителя,
чтобы защититься досрочно.
По залу прошелестел вздох. Толстопузый предупредительно постучал
карандашиком по графину.
– Он ей даже место младшего научного сотрудника дал, хотя она и
не имеет ещё кандидатской степени, – наябедничала Ломакина и
посмотрела на всех ясными невинными глазами.
Машенька, которая сидела возле меня, чуть не подпрыгнула после
этих слов, я еле удержал её.
– Тихо, – шепнул я ей. – Ещё не время.
– Мы с Сазоновой вместе поступили в аспирантуру, в один день, –
продолжала искать правду Ломакина, – и ей сразу дали мэ-нэ-эса, а я
так и работаю лаборантом. И другие аспиранты тоже: Якимов,
Григорьев, Шамрова, Зуев и Рахимов. Хотя Шамрова и Рахимов пришли
на два года раньше. А всё ещё лаборантами работают.
В зале поднялся такой шум, что ни стучание по графинчику с
водой, ни призывы к тишине не помогали. Толстопузый пытался унять
народ, но не получалось. Все кричали, доказывали и возмущались
одновременно. И ничего понять нельзя было.
– Вот мразь, – сказала Машенька и с ненавистью посмотрела на
лучшую подругу, уже бывшую.
Та как раз в это время посмотрела на Машеньку и в её взгляде
промелькнуло такое злобное торжество, что у меня аж холодок по
позвоночнику прошел. Мда, это она ещё такая юная, тоже где-то под
тридцатник ей. А что с нею будет в пятьдесят, когда она пообтешется
и наберётся опыта? Страшно даже подумать.
– Товарищи, кто желает высказаться по этому поводу? – спросил
толстопузый и с затаённой угрозой сказал, – и давайте не шуметь и
говорить по очереди. А кто будет нарушать дисциплину, сейчас Ольга
Михайловна быстренько на списочек всех запишет и завтра Ивану
Ивановичу мы передадим. И эти товарищи останутся без квартальной
премии. И не говорите потом, что я не предупреждал.