Рух бросился прочь, отвлекая
тварь на себя. За спиной шелестело и терлось, клубок распался,
сегменты скрипели. Бучила несся, роняя за собой витые подсвечники,
пожара уже не боялся, хай горит, лишь бы сучара не сцапала. Знал
куда бежать, рассчитав все наперед. Он вихрем взлетел по ступенькам
и оглянулся. Страшилище нагоняло, извиваясь огромным угрем и
разбрызгивая склизкий коричневый гной. Проломленные картечью кости
скрежетали, ничуть не замедляя движения. Волкомейка пустая,
«Поповичем» только брюхо отродью сатанинскому щекотать… Рух
отступил на шаг, примерился и одним пинком опрокинул купель для
крещения. Поток святой воды обрушился в ворохе брызг, хлынув
навстречу чудовищу. Зашипело, тоненькие ножки растворились словно
угодив в кислоту, тварь утробно всхлипнула и плюхнулась пузом в
озеро из святой воды, корчась, ломая мослы и истаивая в облаке
гнилого парка.
Бучила удовлетворенно хмыкнув,
провозгласил:
– Крещается раб Божий, хм… Костяное
говно, во имя Отца и Сына и всего прочего, аминь. Господ крестных
прошу к столу.
И тут же скривился,
почувствовав жгучую боль. Брызги святой воды попали на оголившееся
запястье, Рух задумчиво смотрел, как кожа шла пузырями и плавилась
плоть, оставляя жуткие язвы и оголенную кость. Мда, не забывай кто
ты есть...
Лукерья усердно читала, вот
железная баба, такую надо за деньги на торге показывать, как
создание диковинное и уникальное. А поп худосочный попался. Иона
пришел в себя и силился встать, руки подламывались, ноги безвольно
скребли. По церкви стелилась вонь горелых костей. Рух поспешил к
дверям, проигнорировав умоляющие стоны попа и с грохотом захлопнул
тяжелые створки. Приладил засов и стал лихорадочно перезаряжать
пищаль. Пальцы не слушались, победная эйфория схлынула и Бучилу
била мелкая противная дрожь. Он просыпал порох и сдавленно
выматерился.
– Заступа, – Иона подполз и ухватился за
балахон. – Заступа, не хотел я, помутненье
нашло…
– Знаю, – поморщился
Рух. – Нечистый
тебе приказал. Вродь не виновный, а всеж сунуть бы тебе в рожу пару
разов. Чуть все через тебя к праотцам не ушли.
Иона всхлипнул.
– Сопли утри, ты же воин Христов. А воины
Христовы ежели и плачут, то ток когда не видит никто.
– Мне велели, а я…, а я…
– Дурак ты.
– Дурак, – обрадованно согласился
монах. – Зря с тобой напросился, едва всех не
сгубил.