– неуместно подумал Бучила. Его немножко
трясло, ноги подкашивались. На погосте истошно выл и визжал
раздираемый по косточкам бес. Так кричат если шкуру сдирают живьем
или льют на темечко кипящий свинец. Домовые мастера в таковских
делах, не дай Боже им когда дороженьку перейти, лучше заранее руки
на себя наложить. Село полыхнуло собачьим воем, лаем и скулежом. В
Нелюдово выдалась беспокойная ночь.
Из серой туманной дымки
выплыла низенькая фигура и Рух опознал нахального задаваку Мирошку.
Домовой, с ног до головы изляпанный вонючей черной жижей, подошел,
шмякнул на паперть кожаный мешок и сказал:
– Во, ваша пропажа.
– Отдал? – понимающе ухмыльнулся
Бучила.
– А куды деваться ему? – Мирошка пожал
плечами и уходя, предупредил. – Не прозевай, упырь, сейчас будем
кончать.
– Это чего? – Иона опасливо косился на
подтекающий слизью подарок.
Рух молча распахнул мешок,
подозрительно похожий на обрывок крыла, внутри скорчился, подтянув
ножки и ручки к груди, крохотный, надрывно сопящий
младенец.
– Митяйка! – ахнул Иона
крестясь.
– Он самый, – подтвердил Рух. – Возвращен могучим
вурдалачьим умом, материнской молитвой и домововским острым ножом.
Теперь дело за малым.
– Где бес прятал дитя? – Иона
застыл.
– А вот этого тебе, поп, лучше не знать!
– Рух назидательно воздел палец вверх. – Хватай ребенка и живо за
мной!
Занялся рассвет, визжание
демона резко оборвалось, Бучила перехватил подменыша за ноги и
одним махом отсек крохотную башку, обрывая всякую связь между
матерью, спасенным ребенком и колдовством. Кровь плеснула на руки и
на пол. Языческий ритуал в стенах христианского храма. Иона бережно
передал сморщенного, синенького младенчика
матери. Лукерья всхлипнула, слезы хлынули в два
бурных ручья. Младенец тянул ручонки и пускал пузыри. Лукерьины
глаза, полные боли и ужаса, смотрели на Руха. Вурдалак едва заметно
пожал плечами, дескать тебе решать. Лукерья поцеловала Митяйку,
отстранилась на миг и крепко накрепко прижала крохотную головку к
груди. Иона дернулся к ним, но Бучила перехватил священника за
руку, тихонько предупредив:
– Не суйся.
Было в голосе упыря
что-то, заставившее Иону молча досмотреть, как
мать душила собственное дитя. Лукерья сделала выбор, и один Бог
знал, верный он или нет. Долгожданный ребенок с каплей бесовской
крови, плоть от плоти отца, вечное напоминание о пережитом ужасе,
грядущий Антихрист. У каждого свой крест и Лукерья волокла свой на
Голгофу, сгибаясь под тяжестью самого страшного из грехов. Со
стороны казалось, мать обнимает дитя, Митяйка трепыхался, пытаясь
сделать единственный вдох, дернул ножками и обмяк. Лукерья с глухим
рыданием повалилась ничком и свернулась калачиком вокруг затихшего
тельца