– Шастает вокруг мразота нечестивая. Ты ее излови, Заступа, а я
отблагодарю. Засаду может или еще чего...
– Предлагаешь ночку на улице скоротать? – хмыкнул Бучила. – Не,
так не пойдет, я не псина дворовая, хозяйское добро сторожить.
Лаять не умею, только кусать. – Рух ощерил пасть, с радостью
отметив страх охвативший хозяев. Дарья побледнела, у Степана
задергался глаз. К безмерному удивлению, не испугалась только
Варвара, смотрящая на упыря с жадным вниманием.
– Я Анисиму обещался прийти, – продолжил Бучила, довольный
произведенным эффектом. – Но ты запомни Степаш, сторожем я не
нанимался тебе. Еще тот поганый час не настал, чтобы вурдалак Рух
Бучила вокруг избы с колотушкой, за чарку меда ходил.
– Да не за мед..., – попытался оправдаться Степан.
– Да хоть за самоцветов ведро, – оборвал бортника Рух. – Мне
плевать кто тут ходит, пока вреда людям нет. Был тебе вред,
Степан?
– Н-нет, – заикнулся бортник.
– А домашним твоим?
Степан отрицательно мотнул головой.
– Ну вот, а то заладил: схвати, убей, накажи. Может зайчишки у
вас тут прыгают серенькие, а может кикимора из болотины вылезла. Ты
пойми, Степушка, если я буду бегать к каждому, кому шаги
померещились, и ночь на пролет сторожить, то село без Заступы
останется. Смекаешь?
– Да как не смекнуть, – Степан спрятал глаза. – Не за себя боюсь
– за семью!
– Так на Заступу надейся, а сам не плошай. Странное было в
последнее время, кроме этих шагов?
– Не помню, – уронил голову Степан.
– Про собаку скажи, – подсказала Дарья и Рух уловил
обеспокоенность, волной пошедшую от Варвары.
– Пес у нас был, – нехотя пояснил Степан. – Жена–покойница,
хворого щенка принесла и выходила, не дала помереть. Долго прожил,
дочка любила его. Морда сивая, полуслепой, лапы задние волочил,
спал целыми днями. С месяц назад ушел, согласно своей песьей вере,
в лес помирать. Погоревали мы, Варька поплакала, а ведь такая
собачья судьба. А дней через пять дрова колю и вижу, батюшки–святы,
волочится от опушки Черныш. Шкура облезла, ребра торчат, башку
свесил, из пасти багровые слюни текут. Боком идет, лапы заплетает,
два раза упал. Глаза мутные, в точку уставлены. Филиппка из избы
выскочил и к нему, хотел приласкать, а Черныш ощерился, рычит,
скалит клыки, шерсть на загривке дыбом поднял, а я гляжу, кожа
треснула и оттуда вязкое, словно сметана гнилая течет. И воняет
падалью. Еле успел ребятенка отнять, а Черныш, паскуда, зубами
клацает, наровит ухватить. Ну я лопату схватил, по башке его и
огрел. А он все одно ползет! Череп проломлен, зубы выбиты, глаза
вытекли. Без головы только и успокоился.