– Херли отдыхаешь? – просипел Бучила, пробуя встать. –
Жряки подоспеют, кишки по закоулочкам полетят.
Его повело и Рух снова упал, палящая боль стегнула кнутом.
Совсем близко завыли и застонали трупоеды, почуявшие добычу.
Мглистые трясины так и не разжали смертельную хватку.
– Заступа, Заступа! – Федька плакал, тормоша обмякшего
упыря. – Заступа!
Рух слабо ворочался. Жряки приближались, гоня впереди себя волну
затхлого смрада. Федька утерся, выхватил нож и, тихонько
подскуливая от страха, резанул вены на левой руке, направив горячие
струи в лицо упырю. Бучила поперхнулся, кровь хлынула в глотку, он
пил, жадно давясь и отфыркиваясь, чувствуя, как отравленное тело
наливается силой и возвращается к жизни. Как было уговорено, взял
Рух от всякой добычи, крови Федькиной десятую часть. Месяц хищно
скалился в разрывах пепельных туч. Болото стонало. Рух встал,
опираясь на меч. Ночь клубилась вокруг, прижимаясь ласковой сукой и
жадно облизывая лицо. Каркали вороны. Рух улыбался, отдаваясь мраку
и жажде. Совсем рядом, под когтистой лапой треснула ветка. Тьма
сгустилась, пожирая тени и призрачный свет, и в этой ледяной
темноте пряталась смерть. И когда жряки пришли, тварей
поджидал поганый сюрприз.
Рух открыл глаза, едва первые лучи рассветного солнца навылет
пробили листву. Плакучие ивы склонили пышные кроны, искря мелким
бисером хрустальной росы. Дробно выстукивал дятел. С болота наполз
промозглый туман, расслаиваясь от земли прелым тряпьем. Из
слизистой мглы проступали острые пики мертвых берез, тонкие,
черные, нагоняющие беспричинную жуть. Бучила сел, тихонечко
застонав, весь покрытый каким-то засохшим дерьмом. Рядом лежала
оторванная голова жряка, пяля выпученные глаза. Вокруг валялись
трупоеды изодранные в кровавые лоскутья. Мда, знатно вчера почудил.
Давненько никого голыми руками не рвал. Во рту стоял привкус
кошачей блевни. Рух поморщился от воспоминаний. Ночь, болото,
Федька... Федька?
Федор лежал на берегу под кустом, бледный, осунувшийся, но явно
живой. Грудь парня едва уловимо вздымалась. Над ним, прячась в
тумане, склонилась обнаженная, дивно красивая женщина с алой лентой
в гриве мокрых иссиня-черных волос. Она гладила Федьку по щеке,
что-то неслышно шепча. Бучила инстинктивно зашарил, ища меч, но
натыкаясь только на скользкие корни и полосующую ладони траву.