– Здрасьте, с праздником вас.
– Отваливай, – буркнул Рух.
– Как ваше ничего?
– Ты не из понятливых что ли?
– А ты Заступа местный, я знаю.
– Ерофей разболтал, – поморщился Рух.
– Хозяина не вини, – попросил Гришка. – Я ему приплатил, чтобы
шепнул, если кто из местных шишек придет.
– Ага, я как раз из шишек, знаешь, которые в жопе растут.
– Наслышан я о тебе.
– А я о тебе, – фыркнул Бучила. – Можешь передо мной не юлить, я
не одинокая бабенка, вашему брату не верю.
– Стало быть, знаешь меня? – прищурился Гришка.
– Я так и сказал.
– И не донесешь?
– Оно мне надо?
– А другие-то не узнали, – Гришка кивнул за спину.
– Другие дураки. А я Заступа.
Гришка посмотрел пристально, улыбнулся и сказал:
– Выпить нам надо. Я сегодня, видишь, гуляю.
– Вижу, – кивнул Бучила. – Расскажи, где можно пропадать
несколько лет, а потом нагрянуть и золотишком, как навозом,
сорить.
– Можно и рассказать – согласился Гришка и наконец представил
спутницу. – Это Зарни.
Женщина в маске едва заметно кивнула и сказала мелодичным и
красивым голосом с незнакомым акцентом:
– Здравствуй, Тот-кто-умер-но-все-равно-жив.
– И тебе привет, Та-кто-пафосно-говорит, – вежливо отозвался
Рух.
– Твой спутник подстать тебе, – Зарни перевела взгляд на скромно
помалкивающего Василия.
– Это дочка моя, Василиса, – Бучила пихнул черта в бок. – Не
будь букой, поздоровайся с дядей и тетей.
– Наше вам, – дыхнула перегаром из недр драного тулупа блудная
дочь.
– Посидим? – пригласил Гришка.
– Не, спасибо, шумно тут, – поморщился Рух.
– У Ерофея есть нумера наверху, – не сдался Григорий.
– Тем более нет. В этих нумерах такое творится, заразу срамную
боюсь подцепить.
– Зря ты, Заступа, – обиделся Гришка. – Я ж по-человечьи
хотел...
– Вот на этом и погорел, – парировал Рух. – Я такая сволочь,
если со мной по-человечьи пытаются, начинаю всякую гадость
подозревать. Не, спасибочки, сыт. Бутылка моя?
– Ерофей велел передать, – Гришка нехотя отдал бутыль.
– Ну счастливо. Василиса, за мной, – Рух повернулся к
дверям.
– Там темно и холодно, – тихо сказала Зарни. – А в темноте и
холоде прячется всякое...
– Я сам – всякое, – осклабился Рух. – И никого, хуже
меня, тут прятаться не могёт.
– Кто знает, – в голосе Зарни послышалась печаль. – Великий паук
Черынь сплел паутину судьбы, и многие сегодня в нее попадут.
– Пристали, как банный лист к заднице, – фыркнул, оказавшись на
улице, Рух. – Ну что за народ?