– Замерз?
– Замерз, – едва слышно отозвался Андрей. – Пока дошел, как пес
околел. Ща обогреюся, спи.
Голос у него был тихий и незнакомый, словно чужой, зубы дробно
приклацивали.
Наталья хотела обнять мужа, да что-то остановило. Она снова
притихла, слушая ровное дыхание спящих детей и всхлипы Андрея.
Тревога росла, свивая в душе гадючье гнездо. Все было не так. Не
привычно... Не правильно...
Андрей ворочался и кутался в одеяло, потом кровать вновь
заскрипела. Загрохотала заслонка, лязгнула кочерга. Наталья
медленно повернулась. Андрей скорчился возле печи и раздувал
тлеющие уголья, подсовывая берестяные обрывки.
– Ты чего? – удивилась Наталья.
– Холодно, – прошептал Андрей. – Огонь разведу.
– Я со вечера топила, – неуверенно сказала Наталья. Ей даже без
одеяла было тепло. Пока ужин готовила, прогрелась изба.
– Мало топила, – Андрей подкинул горсть тонких щепочек, сходил к
двери и принес охапку поленьев. Пламя крепло, рассеивая
притаившуюся возле печки мрачную темноту. Андрей набил полную топку
дров и сел рядом, закутавшись в тулуп и вытянув руки к теплу. Огонь
гудел, оранжевые отблески плясали на окаменевшем лице. Он смотрел
на огонь и был где-то далеко-далеко. Наталья боялась пошевелиться.
В горнице быстро теплело, ночная рубаха липла к спине, между грудей
скопилась противная лужа. Пламя в печке стало ровным и жарким,
дрова прогорели, добавив к оранжевому свету синие всполохи.
– Холодно, холодно, – услышала она сдавленный шепот. Андрей
дернул плечами, сбросил тулуп и встал, покачиваясь на нетвердых
ногах. Наталья и ахнуть не успела, как он вступил на лавку и,
поскуливая от наслаждения, полез в раскаленное печное нутро...
– Такого порося князьям на стол подают, – фыркнул Бучила
равнодушно, изучая лежащий на подстеленной дерюге обугленный труп.
Страшный жар превратил тело в спекшийся, бурый кусок. Аппетитная
корочка треснула, обнажая нежно-розоватую мякоть и запекшиеся
подтеки белого жира. Одуряюще вкусно пахло жареным мясом. У Руха,
не жравшего с утра, слюни чуть на пол не потекли. Баба в
растрепанной одежде, застывшая возле стола, ахнула и повалилась на
колени.
– Можно ли так-то, Заступа? – укорил Фрол Якунин, сельский
пристав и большой по нелюдовским меркам человек, ответственный за
порядок и сбор налогов в селе и окрестностях. Представитель власти,
судья и полиция в одном толстом, неряшливо выбритом, битом оспой
лице.