– Так если похож? – развел руками Бучила. – Я чего вижу, то и
говорю, нету во мне лицемерия и всяческой лжи. Ты вот, на жабу в
шубе похож. А я на принца в изгнании.
– Человек помер, – попытался усовестить Фрол.
– Будто все не помрем, – буркнул Рух и, смягчившись, сказал
воющей бабе. – Ну не реви, не реви, мужа потеряла, зато глянь
сколько еды!
Баба утробно всхлипнула и обмякла на покрытом сажей полу.
Утешение вдов никогда не было сильной руховой стороной. Она
затряслась в беззвучных рыданиях, и Бучила, случайно заглянув ей за
ворот, увидел успевшие поджить сине-багровые полосы.
– Наказание мне, – Фрол страдальчески закатил глаза к потолку. –
Я тебя за советом позвал, а ты кочевряжишься.
– А какой тут совет? – пожал плечами Бучила. – Помершему
вколотить в сердце кол и закопать за погостом без креста, как
самоубийце положено. Бабе мужа оплакать и начинать сызнова
жить.
– Самоубийца? – недоверчиво поморщился пристав.
– А кто, святой равноапостольный мученик? В печку сам залез?
Сам. Кто помогал? Никто, кроме собственной дурной головы. Без меня
разобраться не мог?
– Мог, – приуныл Фрол. – Да ведь не верю, что мужик из кабака
поддатый пришел и самого себя заживо сжег. Не полоумный какой, не
юродивый, в сектах зловредных не состоял, богобоязненный опять же,
отец Иона завсегда подтвердит.
– Чужая душа потемки, – многозначительно воздел палец Рух. –
Человек сегодня один, завтра другой, и хер знает чего от него
ожидать. Свобода воли и прочая дребедень, один вдруг в дерьме
начинает видеть тайные письмена, второй бабой прикидывается, третий
себя запекает в печи. Всяк со своей придурью. Тебе не плевать?
– Странно это, – вздохнул Фрол. – Не верю и все.
– Ну так за чем дело встало? – Бучила ободряюще хлопнул его по
плечу. – Ты пристав, тебе и работа. Бегай, ищи, снег по селу
вороши. Авось и разгадаешь тайну великую. Но без меня. Я вообще
хотел месячишко вздремнуть, а тут ты. Мужик явился пьяным домой и
на глазах у жены сгорел. Чего непонятного? Пьяным, смекаешь? А
пьяные – все дураки, по себе знаю.
– Может и так, – вздохнул Фрол.
– Может и так, – передразнил Рух и окликнул скулящую вдову. –
Эй, любезная, сильно пьяный он был?
– Выпимший, – баба подняла зареваные глаза. – Своими ногами
пришел, Андреюшка мой меру-то знал.
– Говорил чего?
– Сказал замерз и согреться не мог, – всхлипнула баба. – Взял и
печь затопил, а я дура-а не зна-а-ла...