Чего стоишь дурак? – опомнился Рух и сорвался с места,
вытаскивая из-под балахона отрез грубой, пожелтевшей от времени
ткани в два локтя длинной, вышитый затейливыми узорами. Рушник,
многие годы покрывавший икону Божьей матери в церкви Ионы,
намоленный поколениями и злодейски похищенный Бучилой ради
собственных нужд. Ничего, грех во благо это не грех, боженька
простит, он такой. Анна все еще сжимала сучащего ногами дядюшку,
подставив оскаленный рот под кровавые струи, и Рух накинул рушник
на нее как платок. Снегурочка замерла, дядино тело кулем повалилось
на пол, Бучила поспешил отскочить. Освященное полотенце намертво
прилипло Снегурочке к голове, она издала протяжный, душераздирающий
крик, нетвердо шагнула и упала на колени, пытаясь сдернуть рушник.
От пронзительного визга можно было оглохнуть или повредиться в уме.
Ужасающий звук оборвался и наступила звенящая, невыносимая тишина.
Кружились пылинки, дымились на морозе растерзанные тела, пахло
кровью и внутренностями.
Анна вдруг разрыдалась, рушник съехал по пепельным волосам на
худенькое, остренькое плечо. Она подняла лицо, синее пламя в глазах
угасло, рассеялось без следа.
– Я..., я помню..., я вспомнила, – выдохнула она. – Господи, что
же я натворила?
– Сработало? – удивился Бучила. – А я сомневался, думал бабкины
сказки. Оказывается и правда, намоленное полотенце творит
чудеса.
– Вспомнила, вспомнила, – Ледяная дева обмякла. – Не Анна я,
Катерина. Отца помню, братьев и мать. Вспомнила... Зима лютая,
деревья утопают в снегу, каркает воронье. Везут меня в лес, а я
плачу, знаю, что не вернусь. К елке привязывают и уходят, а я
кричу, пока не разрывается рот. Холодно...холодно... ночь.
Холодно... Сердце каменеет и превращается в лед. И кости мои до сих
пор под корнями гниют. Елки той давно уже нет, а я все брожу по
лесу, плачу, согреться хочу, а все не могу... Холодно... – она
посмотрела на свои окровавленные руки и перевела взгляд на Руха. –
Чудовище я.
– Эка невидаль, а кто не чудовище по нынешним временам? –
вздохнул Бучила и пнул обезглавленный дядюшкин труп. – Он еще
большее чудище, да и я поганая тварь. Одно отличает – ты способна
любить. Видел, как по родителям убиваешься.
– Матушка, батюшка, – Снегурочка всхлипнула и поползла к висящим
бабке Матрене и деду Кузьме. Бучила сходил в избу, нашел свечу,
запалил огонек и вернулся, переступая через наваленных мертвецов.
Граф Донауров сидел у стены с залитым кровью лицом. Рядом скорчился
Старостин, пытаясь закрыть графа собой. Оба израненные и оглушенные
взрывом.