«Почему не убил?» - успел подумать Бучила, проваливаясь в
блаженное забытьё.
Он не помнил, как его нашли, тормошили, звали по имени, а потом
тащили волоком по улицам, матерясь и роняя рожей в замерзшую грязь.
В себя пришел на столе у сельского коновала и с перепугу едва не
пришиб ни в чем неповинного старика. Лекарь перевязал пораненное
плечо и между делом шепнул на ухо, что у Клюевых дома плохо совсем,
с Наташкой что-то творится, соседи о том проведали, и быть скоро
преогромной беде. Полежал значит, отдохнул, етит твою мать. До
Клюевых добрел еле-еле, от дикой боли мутнело в глазах, ноги
подгибались, трижды падал и полз. И все же успел. Перед избой
собралась небольшая толпа, взвинченная, злая, при факелах, вилах и
топорах. Увидев Руха, рассыпались полукругом, и тощий, с куцей
бороденкой мужик хмуро сказал:
- Говорят, девка в чудище обратилась, бабы на крик сбежались и
видели. На мать бросилась, в крови Катерина была. А Петр выгнал
всех и дверь затворил. Чего делать, Заступа?
- Валите отсюда, и быстро, пока ноги не вырвал, - Бучила взбежал
на крыльцо и забарабанил в закрытую дверь. - Эй, это Заступа, а ну
открывай!
Дверь отворилась почти мгновенно, словно Руха там ждали.
- Где она? - спросил Бучила, оттирая Петра с дороги плечом.
- Там, - глаза у Петра были мертвы.
Рух ввалился в горницу и первым делом увидел Наташкину мать.
Катерина сидела, привалясь к печке, в одной ночной сорочке,
перепачканной кровью. Лицо и руки исполосованы почти до костей.
- Заступа, - ахнула мать. - Пришел, пришел, миленький, а мы, а
я...
- Нету больше Наташки, - пояснил вошедший следом отец. Рух
только тут заметил, что хозяин вооружен топором.
Бучила отпер дверцу в чулан, из темноты донеслось низкое
горловое рычание, послышались сырые шлепки, и он едва успел
среагировать на молниеносный бросок. Выставил здоровую руку и
сцапал мягкое, теплое и визжащее. Посыпался град ударов, один задел
укушенное плечо. Рух выругался сквозь зубы, приложил нападавшего об
косяк и зашвырнул обратно в чулан. Шагнул следом, за спиной
появился Петр со свечей в дрожащей руке. Язычок пламени дергался и
плясал, сплетая кривые, жуткие тени. Наташка забилась в угол, из
тьмы алели только глаза. Проклятие волколака взяло девочку в
оборот: спина сгорбилась, ноги выгнулись в коленях назад, лицо
превратилось в подобие морды, на почерневших губах пузырилась
желтая пена. Лекарства не существует, снять проклятие невозможно,
это надежда на дураков. Еще день или два адским мук и перерождение
будет закончено, ночью волк, днем потерявший разум ребенок. Жажда
крови, которую не унять. Потом только смерть.