.
Дни костенели в безмолвии, порождая тени сомнений и робкие
призраки старых надежд, раз за разом запуская бесконечную земную
юдоль. Рух Бучила, известный праведник и местами едваль не святой,
валялся на заботливо притащенном сене и пялился в покрытый
трещинами сводчатый потолок. Тьма рождала новую тьму, дымчатый
зимний рассвет раз за разом угасал в розовых вспышках морозных
закатов, навевая мысли о тщетности бытия. И ведь всего лишь хотел
чутка подремать. Месяца три. Но сон упорно не шел. Рух пытался
считать умильных единорожиков, ворочался с боку на бок, залезал
головой под подушку и надрывно вздыхал. Решившись на крайние меры,
выполз из подземелья наверх и устроился в развалинах башни,
продуваемой всеми ветрами и занесенной колючим снежком. Где-то
слышал, будто на свежем воздухе спится лучшей. Ага, хер там бывал.
А все от переживаний нервенных и беспрестанных великих забот. Год
выдался неспокойным даже по мерке обычно и без того сверх поганых
годов. Лето стояло испепеляюще жаркое: горели леса, тлели вонючим
дымом торфяники, пересыхали реки, чернел на корню урожай. Спешно
созданные из разного отребья команды бочками возили воду в поля,
спасая главную ценность – хлеб. От жары людишки с размахом и
фантазией сходили с ума. В Новгороде разорившемуся кузнецу видение
снизошло, возомнилось ему, будто жара ниспослана по грехам нашим
тяжким, и к осени весь мир непременно сгорит в адском огне. Как оно
водится, вокруг одного дурака быстренько организовались другие и
нареклись церковью «Последнего пламени». Блондились по городу, выли
на папертях, пугали людей. Обещали скорый Конец света, да не
срослось. Осенью ливанули дожди, пророчество не сбылось, и
обидевшийся на Бога кузнец затворился с паствой в молельной избе и
запалил к чертям собачьим весь балаган. Живьем зажарились тридцать
семь человек. Ага, а говорят век Просвещенья грядет. Брешут, сукины
дети. Как был народишко глуп, так будет и есть.
Случалось и похуже чего. Возле Олонца взялась шалить белоглазая
чудь, банда нелюдей, рыльников в двести, попыталась взять нахрапом
Важеозерский мужской монастырь, но монахи, успевшие затворить
ворота, похватали оружие и отбили два приступа, дождавшись подхода
драгунского полка графа Ланге. Чудь, не принявшая боя, растворилась
в черных лесах, оставив солдатам разоренный посад: угли, пепел и
куски человеческих тел. Погоня ничего не дала, и тогда полковник
Ланге приказал истреблять чудские поселки. Пленных не брали.
Ненависть разжигала ненависть и не было ей конца.