— Ну я, а ты кого ждал?
— Н-никого. Ну и сволочь ты, Заступа.
— Не лайся.
— Я в штаны напрудил!
— Новые принести? Я мигом, только скажи.
Аникей заохал, держась за промежность. Надрывно вздохнул
и спросил:
— Чего тебе?
— Проведать зашел.
— Ага, поверил я. Чего надо?
— Слыхал поди, невесту-то у меня Ванька-постреленок
отбил.
— Слыхал, — скорчил рожу Аникей. — Они как
приперлись, ахнули все. Такой переполох поднялся, упаси Бог.
Думали, пристукнул Ванька тебя.
— Пытался, чутка не хватило.
— А фурия эта, Марья, как с цепи сорвалась, люди
поговорить хотели, так она на них кинулась,
и пострадамшие есть.
— Горячая девка, — мечтательно причмокнул Рух.
— Мы к тебе, Заступа-батюшка, гонца посылали.
— Испугались?
— Как Бог свят, испужались. Куда мы без Заступы-то?
Пропадем.
— Лестно.
— А гонец вернулся, грит, Заступа живой, показаться
не показался, но ругательствами такими обложил, что
и слышать не доводилось.
— А чего он орал? — пожаловался Бучила.
— Может, я спал. Дело ли, человека будить?
— Не дело, — согласился Аникей и поморщился.
— Так, стало быть, ты Марью-то отпустил?
— Отпустил. Добрый я.
— Ага, добрый. Точно, — Аникей подтянул сырые штаны.
— Нешто побрезговал, батюшка?
— О том речи нет, свою пенку снял, — отмахнулся
Рух. — Ты лучше скажи, Аникей, как на Марью жребий
пал? Неужто Заступин мыт не собрали?
— Собрали, — затряс седой бородой Аникей. — Все
до копеечки, как полагается, и людей в Новгород
снарядили, да не срослось.
— Чего так?
— Устинья поперек дороги нам встала, — наябедничал
старик. — Ты знаешь, ее слово в выборе невесты
самое первое. Раньше-то она не совалась, поглядит, покивает,
да и все, а тут словно вожжа под хвост угодила.
Сказала, кости гадальные велели Заступе из своих девицу
непорочную дать. А ежели нет, то будет два года неурожай,
скотина охромеет и дети народятся страшилами. На Марью
и указала.
— Устинье какой с того интерес?
— А не знаю, — развел руками Аникей.
— Может, нет интересу, а может, и есть.
— Хм.
— Люди меж собой всякое говорят, — старейшина понизил
и без того тихий голос до шепота и воровато
огляделся. — У Устиньи дочка — Иринка, соков
женственных набрала, и, дескать, замыслила мать выдать
ее за Ваньку Шилова, а Марьюшку, невесту его, через
тебя извести.
— Вот оно как, — удивился Бучила.
Ну и Устинья! Решила и рыбку съесть, и все
такое прочее. Хитрая баба. Дело приняло совсем иной оборот.
Нехорошее чувство возникает, когда тебя попытались
использовать.