– Я за домом сколько следил, а они мертвые были, – выдохнул
Ковешников.
– Хреново следил, – усмехнулся Бучила. – Есть предложение,
кладем клят на статуэтку эту задратую и валим тем путем, что
пришли. Если нас тут заметят, станем первыми и единственными
подозреваемыми. По мне, так лучше от Шетеня прятаться.
– Ни в коем случае, – возразил Ковешников. Вот от кого, от кого,
а от чиновника Рух такого не ожидал.
– Я без бабы золотой не уйду, – поддакнул Васька.
– Сговорились, да? Ну смотрите, потом не жалуйтесь, – Бучила
пожал плечами и двинулся дальше. Нет, ну ладно Васька, этому без
статуэтки верная смерть. А Ковешников какого хрена кобенится? Не
из-за полуполтинника же? А если из-за этой мелочи, то, значит,
мозги вообще не ночевали в башке.
Он приметил на полу тоненькие и прерывистые ниточки крови.
Неизвестный убийца забрал головы с собой. Ну ёб твою мать, что за
народ? Дом ломится от добра, бошки на кой черт кому-то сдались?
Извилистый след тянулся по коридорам и привел к неприметной двери,
открывшейся без малейшего скрипа. Вниз, в густую, чернильную
темноту, уводили ступени, и спускаться туда отчего-то никакого
желания не было. Но уж раз назвался груздем...
Рух поглубже вдохнул, словно собираясь нырнуть, и осторожно
пошел вниз, держа пистоль наготове. Позади сопела и шмыгала
гвардия. Ступеньки закончились небольшой площадкой и еще одной
дверью с четко очерченным оранжевым контуром. За дверью горел
свет.
– С боков прикрывайте, – распорядился Бучила, рванул за ручку и
залетел в огромный подвал. В лицо ударила волна пахнущего гнилью,
сырого тепла, свет неприятно резанул по глазам. Саженях в трех
впереди, у стены, моргала россыпь толстых свечей, окружая стоящую
на постаменте, мягко поблескивающую золотую фигуру обнаженной
женщины с отталкивающими, звериными чертами лица. А между свечами,
лицами к статуэтке, покоились пять тронутых разложением, изляпанных
кровью голов. Четыре женские и мужская, лохматая и с бородой. На
одной женской голове топорщилась шелковая наколка, головной убор
всякой горничной богатых домов, две простоволосые, а четвертая была
украшена ажурчатой серебряной диадемой. Жуткий, вселяющий ужас
алтарь.
– Ну вот, а я предлагал по-тихому смыться, – печально сказал
Рух.
Васька как-то странно икнул, подергал за рукав и прошептал: