– вполголоса посоветовал Рух. Лучше б
молчал…
– Чего? – Федя резко обернулся и издал странный,
шипящий стон. Будто в кузнечный мех ткнули ножом. Говорили
тебе…
С другой стороны дороги, на
просвет, вывалилось колченогое, грязнущее, растрепанное
обрыдище о двух ногах, двух руках и голове. Воскресший мертвец во
всей красоте. Лицо жутко раскромсано, половина щеки и нижней челюсти выдраны. В дыре
мерзко хлюпало, среди лохмотьев отмершей плоти клацали хищно
удлинившиеся, острые зубы. Руки скрючены сухими ломкими ветками, на
кончиках пальцев начали отрастать черные когти. Из
развороченной бочины торчали осколки ребер и вихлялись
ошметки гнилых, поеденных зверьем потрохов.
– Башку ему секи,
Заступа-батюшка, – взвизгнул Федя.
Бучила замешкался имея на
заложного несколько иные виды.
– Дай сюды! – Федя попытался вырвать тесак.
– Руки убрал! – вызверился Рух. – Живьем мертвяка брать. Хватайте с двух
сторон, жмите к земле.
– Заступа, – простонал Федор.
– Быстро! – крикнул Бучила. Пантелей, парень
исполнительный и десятка не робкого, шагнул навстречу
заложному.
– Ой горюшко, – Федька прыгнул с другой
стороны.
Мертвец глухо завыл и на
мгновение растерялся, не зная кого уцепить.
– Кусаться не дайте, иначе конец, враз
загниешь, – напутствовал войско Рух, как полагается
воеводе, оставаясь в
безопасности, позади.
Пантелей, вот исключительной
полезности человек, ловко ухватил
заложного за волосы, и оттянул назад башку с щелкающими челюстями,
одновременно выворачивая правую руку. Федя, взбодрившись боевым кличем, похожим на
козлиное блеяние, заломил мертвяку левую руку. Заложный дернулся,
зарычал, послышался треск, Федор обескуражено ойкнул и едва не упал, не понимая куда
девать оторвавшуюся руку. Рука крючила пальцы,
часто–часто сжимаясь в кулак.
– Держи, мать твою! – рявкнул Бучила, выбирая с какой стороны
подступить.
Федя отшвырнул лапищу и вцепился
в брызгающее гноем плечо. Рух
обежал компанию со спины и в три сильных удара подрубил
заложному обе
ноги. Лопнули подколенные
жилы, воющий
мертвяк подломился и шумно осел. Помощнички прижали комок
дергающегося, вонючего мяса к траве.
Ничего, отмоются, река близко, а апрельская водичка дивно
бодрит.
– Не отпускать! – Рух
саданул заложного сапогом по лицу. Под каблуком мерзко хрястнуло,
мертвяк закашлялся, подавившись зубами. Теперь не
укусит,