– Не знаю, – признался Бучила. – Ты
не своей волей поднялся,
худого не совершил, мне
помог, Бог простит,
милостлив он. – Рух
кривенько ухмыльнулся. – Правда не со всеми и не всегда. Одно
твердо могу обещать: Пантелея, раба божьего, отпевание закажу.
– Н-не
согласится поп, – буркнул мертвяк.
– У меня
согласится, – многозначительно
смежил веки упырь.
– Благодарствую, – Пантелей кивнул и медленно вполз на
костер.
– Тебе спасибо,
Пантелей, – едва слышно вымолвил Рух и кивнул
Федору.
Мужик засуетился, смахнул с
уголка глаз скупую слезу, шмыгнул носом, зацокал кресалом.
Выматерился и тихо сказал:
– Не могу я, хоть режь не могу.
Бросил огниво и шатаясь убрел к
телеге и лошади. Рух не пытался остановить. Всякое
в жизни бывает. Люди живых не жалеют, а Федор мертвеца пожалел.
Бучила поднял кремень, шаркнул о железа кусок. Сноп искр упал на
старое птичье гнездо, из дымка народился крохотный оранжевый
язычок.
– Прощай Пантелей.
Огонек распробовал горючку на
вкус, фыркнул, и стремительно вырос в жадное, гудящее пламя. Рух
заставил себя досмотреть до конца.
Федор подвез до самого дома,
помог сгрузить иконы у входа.
Прощались в молочных сумерках, пахнущих копотью и зеленой травой.
– А мы с тобой
неплохая ватага, а
Федь? – крикнул вслед уезжающему мужику
Рух. – Бросай
извоз, будешь мне помогать.
– А чего нет? – откликнулся
Федор. – Вместе
мы, Заступа-батюшка,
горы свернем, всю нечисть в округе повыведем! Завтрева с утру и
заеду, зараз гадин всяких изводить и начнем!
Телега угрохотала под гору. Рух
остался уставший, опустошенный и крайне довольный
собой. Стоял, подставив
лицо свежему ветерку, смотрел на блеклые звезды и думал о Пантелее,
воздяге и колдуне. Думал о мертвых и тех кому предстоит
умереть.
Тем же вечером
Федор бросил
хозяйство и уехал с
семьей из Нелюдова навсегда. Бучила не удивился. Привык быть один.
Мертвому лучше с мертвыми, спокойней.
Ночь вкуса крови
Ад мой тосклив и печален.
Вокруг тьма, внутри палящий огонь. Чужой болью притупляю свою,
каюсь и тут же душу рогатому продаю. Ни надежды, ни мечты, ни
желаний. Сам себе Сатана.
Дождь, пролившийся на закате,
принес прохладную свежесть и запахи трав. Тьма овладела Нелюдовым,
растеклась по улочкам, затопила дома. Мрак пожрал тени, за дальним
окаёмом тлели зарницы, новорожденный месяц стыдливо кутался в
лохматые облака. В старых ивах заливались полночные соловьи,
созывая невест на гнездо. Перебрехивались дворовые псы, блюдя
человечий покой. Домовой Архип угрелся за печкой, неслышно
перебирая лучину. Невелика помощь, а все хозяйке утром сподручнее
выйдет. На лежанке похрапывала бабка Матрена, пришамкивала во сне
беззубым ртом, что