Власть она далеко, а Заступа вот он,
рядышком. Рух Бучила и малая толика подобных ему,
взявших под защиту баб, мужиков и детей. Не будет Руха, не будет села, останется гарь
да обглоданные нечистью костяки. И плата за это не так
велика...
– Спалось хорошо, да
мало, – делано зевнул Рух и
спросил, –
Как перезимовали? Нешто спокойно, раз не тревожили?
– Твоими молитвами,
Заступа-батюшка, и Христос нас, горемычных, оберегал. Хлеба
в достатке, детки здоровые, скотий мор стороной обошел. Одна
померла коровенка на Рождество, почернели кишки и зеленая кровь из
всех дыр отошла.
– Волчатка?
– Она самая, кормилец, едва успели беду
отвести. Как ты и наказывал: отрыли младенчика помершего без
святого причастия, зашили коровке в нутро вместе с живым петухом и
сожгли на кострище, пеплом село по кругу обсыпали. Убралась
лихоманка проклятая. Повыла за околицей, зубьями поклацала и
ушла.
– Заложные тихо вели?
– Тихо батюшка, снегу страсть намело, не
выбраться им было до самого Благовещенья. Неделю назад возчики сгинули у Птичьего брода, телов
не нашли, померзли небось. А давеча мужики слыхали в лесу, возле брода,
страшественный вой. Толи зверюга выводит, толь
человек.
– Гляну, – благосклонно кивнул Рух. Вот и работа
наметилась: раз померли лютой смертью и без похорон правильных,
значит уже поднялись. Помаются, помыкаются, оттаявшую в лесу
дохлятину подъедят и куда пойдут? Точно, домой, память
сохранившаяся в прогнивших мозгах к ребятишкам и женам потянет. Вот
радости будет, как полезут в избы разложенные мертвецы.
– Ты уж сходи, батюшка,
посмотри, – заискивающе улыбнулся Аникей. –
Наши-то теперь страшатся Птичьим бродом ходить, до
Наволоки пятнадцать верст крюка дают. Помоги, батюшка. Мы в долгу не
останемся.
– А пока вот, – Устин пошамкал беззубым ртом. – У нас
товар, у вас купец, стало быть. Прими, Заступа, невестушку, не
побрезгуй.
Невзор вытянул
из-за спин молоденькую, лет этак шестнадцати,
девку в белой рубахе до пят и венком на голове. Девка оказалась
вполне симпатичной, золотоволосой и остроглазой. Худосочной уж
только, ни жопы, ни сисек. Рух недовольно
скривился.
– Замухрышка какая. Год не кормили?
Себе-то пуза наели.
Бучила шагнул к невесте,
старейшины попятились, притихшая толпа шарахнулась,
кто-то упал, задрав грязные пятки.
– Ты на внешности, батюшка, не смотри.
Зато девица она невинная