5
Личную библиотеку Рух
оборудовал в самом дальнем зале первого яруса. Сухая, хорошо
проветриваемая комнатушка, без дыр в стенах и потолке. Сюда не
проникала талая и дождевая вода, не насыпал по самые
яйца снег и солнечный свет не портил чернил.
Густая тьма пахла бумагой, пылью и ветхими кожами. Из мебели
круглый стол, заваленный свитками, лавка и единственная полка с
главными Бучилиными сокровищами – чертовой дюжиной книг. Рух бы и больше
с превеликим удовольствием натаскал, да книги на вес золота стоят и
купить их редко удается кому. Всего тринадцать книг у Руха, но это,
по нынешним временам, библиотека немалая.
На столе, возле раскрытого
«Евангелия», стояла масляная лампа, дань памяти былым временам.
Бучила, с его ночным зрением мог прекрасно читать в темноте, но
теплый, помаргивающий свет создавал неповторимый уют, грея мертвую
душу. На этот раз лампу зажигать он не стал, некогда, да и не
рассиживаться пришел. Рух опустился на лавку и тихонько
позвал:
– Антоний. Антоний.
Страницы «Евангелия» зашуршали
словно под легким дуновением сквозняка, из книги завихрился сизый
дымок, через мгновение оформившийся в полупрозрачную тень человека
с острым лицом и козлиной бородкой. Призрак монаха Антония,
двадцать лет назад зарезанного не пойми кем в трех верстах от
Нелюдова. Антоний был человеком умным и образованным, направлялся
из Москвы в Новгород богослужебные труды изучать. Шел, да не дошел.
Бучила давненько подметил – чем грамотней человек, тем больше с
башкой нелады. Взять Антония – писать обучен, разумеет латинскую речь,
страсть сколько книжек прочел, а толку с гулькин хренок. В книгах
тех писано как апостолы за Христом таскались, как иудеи
разнесчастные мыкались, да как поклоны правильно бить. Житейской
сметки в них ни на грош. Потому Антоний и поперся один, не
дождавшись попутчиков, думал Господь сбережет. Угу, спас. Господь
дурачков любит видать, раз старается их при себе, на облачках
пушистых держать. Но и тут Антонию не свезло, смерть подлую принял,
тело осталось в лесу догнивать и поднялся он умертвием
неупокоенным. Людишки стали жаловаться на
призрака–кровопийцу. Рух изводить монаха не
стал – пожалел, поселив безобидного и
пугливого призрака у себя. Вреда от него никакого, а польза
огромная.