– Ну как посмертная
жизнь? – спросил Рух.
– Тщетна, – вздохнул
призрак. – Пытаюсь понять задумку божию и не могу,
глуп я и грешен, завис между землей и небом. Ни в аду ни в
раю.
– А вдруг это пекло и
есть? – Бучила неопределенно повел
рукой.
– Богохульство, – отпрянул
монах. – Господь
создал этот прекрасный мир.
– Прекрасный мир где матери торгуют
детьми, а голод, болезни и войны косят народ? По мне так вышел
совсем неплохой ад.
– От людей то, не от
Бога, – понурился
монах. – Бог любить завещал.
– А люди не от бога?
– Всё от Бога, – Антоний подернулся
рябью. – По заповедям жить надо и верить в
спасение душ.
– Ну-ну, – хмыкнул
Бучила. – Я
вот слыхал в Индии тыща богов, а ни ада ни рая нет, помер человек,
погнил маненько в земле и душа фьють, в тварюшку какую
переселилась – в обезьяну поганую иль в червяка. Верил
бы ты в тех богов, сейчас бы не призрачнил бесприютно, а серым
зайчишкой по травке скакал, на зайчиху похотливыми глазами косил.
– Спаси,
Господи! – Антоний
отшатнулся в ужасе.
– А мне
нравится. – загорелся
Бучила. – Надо бы всех богов отменить и новое
исповеданье создать, чтоб для всех и без глупых ограничений. Чего
хочешь твори и ничего тебе за это не будет.
– Ересь! – вспылил монах. – Смотри Заступа, взойдешь на
костер!
– Мучеником новой веры? Я только
за.
– Сатана тебе мысли вложил.
– А может
Господь! – Бучиле доставляло удовольствие мучить
несчастное привидение. А то сидит в темноте, скучно, наверно,
ему. – Ты ж говорил всё от бога.
– Оставь Заступа, не
мучай, – взмолился
монах. – За тем пришел? Богопротивные беседы
вести?
– Просто к слову
пришлось, – повинился
Бучила. – Дело к тебе. Знаю, с нежитью местной ты
не в ладах, да вдруг услышишь чего. Дите в селе подменили, а кто,
не ведаю.
– На дите невинное
покусились, – охнул Антоний. – На святое?
– Ага, на него, – кивнул Рух. – Ну так чего, вызнаешь для
меня?
6
Бревенчатая громада
пятиглавого храма Преображения Господня накрыла Руха ажурчатой
тенью. Крест на колокольне отсвечивал золотом. Нелюдово село
богатое, купеческое, оттого и церковь, славная на всю округу
убранством и красотой, вознеслась на пригорке с закатной стороны
села, опоясавшись могильными камнями погоста и старыми вербами.
Высокая, статная, рубленая из трех вершковой сосны. Один вход, окон
нет, с колокольни далече видать, одновременно храм Божий и
крепость, последняя опора, ежели подступится враг. Все старые
церкви — крепости, оттого что как ни год на Руси так усобица, как
не усобица, так большая война. Прежняя церковь сгорела в
правление