московского
царя Василия Темного,
множества зла причинившего новгородской земле. Окаянный слепец
вторгся в новгородские волости, полыхнули деревни и города, снег
покраснел от крови, союзнички псковичи, сговорились с Москвой и
ударили в спину. Война и смертоубийство охватили землю, дым сотен
пожаров застил небеса. Не убереглось и Нелюдово, осталось пепелище
одно, хорошо народишко успел укрыться в лесу. Васька Темный получил
по зубам и убрался, а за грехи его, на московитов обрушились голод,
засуха и чума. Нелюдово возродилось в том же году, разрослось и
окрепло, пустив крепкие корни. А церкву отстроили на зависть
другим. Вот только с росписью вышла промашка. Уж больно хотели
невиданную красоту навести. Отрядили в Новгород самых умнейших и
сметливейших мужиков, сыскивать мастера фресочных дел. Те
помыкались, казну поспускали, насмешек наслышались. Хотели уж
уезжать, да смилостивился Господь, мастер сам в кабаке их нашел,
назвался Андреем Красным, бумагами в рожу потыкал, где писано было,
что обучался он иконописи в самой Византии и здорово руку набил.
Хорошие были бумаги, внушительные, испужались тех бумаг мужики,
хоть и грамотными отродясь не бывали. Мастер отвел нелюдинских
хватов в соседнюю церковь, которую только расписывать завершил.
Мужики обомлели от той красоты. Мастер и настоятеля притащил,
богобоязненного и тихого, маленечко даже от переизбытка святости не
в себе. «Я-ли», – спросил мастер
настоятеля. – «Церкву святую расписывал»? Закивал
монах чинно — «Да-да,
истинно так. Лепо иже на небеси». Тут и растаяли мужики, ухватили
художника пока кто не переманил, сговорились, ударили по рукам.
Домой воротились в радости великой, иконописца сыскали, да деньгу
сэкономили. Мастер в церковь не велел заходить, работа мол тонкая,
глаз посторонних не требует. Два месяца храм расписывал, пил без
меры, жрал в три горла, спал на перинах, девок тискал, ни в чем
отказа не знал, а потом взял и пропал в одну ненастную ночь.
Хватились его, в церковь пришли и завыли. Сволочь эта вместо фресок
с мучениками и херувимчиками, испохабила стены отвратными видами
совокуплений и оголенных бабищ. Поп тогдашний в обморок хлопнулся.
Оказался благочестивый мастер Андрей пройдохой и плутом, каких
поискать. Спер три кандила серебренных, потиры жемчугами
отделанные, раку золоченую с частичкой мощей святого Пантелеймона и
не прощаясь отбыл в другие края. Хватились нелюдинцы, отрядили
погоню, да куда там, ищи ветра в поле… Бросились в новгородский
монастырь, а монах тот оказался вовсе не настоятелем, а
послушником, умишком и по правдости тронутым, только не от святости
благостной, а по причине пробития в позапрошлом годе на торжище
беспутной башки. Отныне на любой вопрос он с превеликой важностью
отвечал: «Да