Ну лады, – как-то
сразу успокоился Рух. – Если явится тварь какая, глазища ей
выдавливать начинай.
Он пожал плечами и ушел к
дверям. Наступил неуловимый миг, когда сумерки сменяет темная ночь.
Село затихло, желтую луну укрыли рваные облака. Рух с усилием
закрыл тяжелые створки и задвинул засов. Подергал, отошел на пару
шагов, смутился, вернулся и снова проверил запор. Дурацкая
привычка, вроде запер, а едва отойдешь, внутри начинает грызть
пакостный червячок — а вдруг не закрыл, вдруг забыл и сейчас
кто-то вонючий и злой проберется и всех тут
сожрет.
Бучила встряхнулся и громко
велел:
– Лукерья, начинай!
Лукерья сноровисто бухнулась
на колени, перекрестилась, сильный, высокий голос наполнил церковь,
эхом отражаясь от стен и уплывая под купола.
– Отче наш, иже еси на
небесях!
Да святится имя
Твое,
да прибудет Царствие
Твое…
Рух примостился в уголке,
держа Лукерью на виду. Подгреб под задницу могильной земли,
блаженно вытянул ноги и приложился к припасенному меху со сладким
вином. Напившись, побулькал над ухом и остался доволен. Ночку
хватит скоротать. Иона, не находя себе места, болтался по
храму.
– Сядь ты, не
мельтеши, – попросил Рух. – Собьешь бабу с толку, все прахом
пойдет. Уймись, винишка хлебни, полегчает.
Поп демонстративно отвернулся
и ушел к аналою, поближе к Лукерье, взявшись беззвучно молиться,
перебирать четки и настороженно зыркать по сторонам. «Аки
пес» – усмехнулся про себя Рух.
– ...спаси и помилуй раба божьего
Дмитрия.
Верую во единого Бога Отца
Вседержителя, творца неба и земли…
Тьма висела в душном церковном
нутре, пропахшем старым деревом, потом и ладаном. Бучила потягивал
вино, поочередно поднимая здравицы за каждого из святых, Лукерья
молилась, Иона бдил. Рух, поймав настороженный взгляд монаха,
сладко зевнул и приложил сложенные ладони к голове. Дескать не
мучься, поспи. Иона отрицательно потряс бородой и отвернулся.
Некогда ему спать, на посту человек.
–...и паки грядущего со славою судити живым и
мертвым...
Время тянулось каплями
горького меда, Бучила окончательно освоился в церкви, винишко
здорово помогло, он чуть захмелел, из тела ушла противная
скованность. Святые уже не казались такими суровыми, посматривая
даже, вроде, завистливо и понимающе. Ведь нормальные мужики,
испоганившие себе жизнь трезвостью, воздержанием от баб и прочей
мурой.