—Не могу сосредоточиться, – честно признался отставной хорунжий.
– Эта картина на стене за спиной хозяина чарда – она меня
бесит.
— Подумаешь, мазня, – отмахнулся корнет. – Вы лучше послушайте,
как я добился благосклонности мадам Жаннет…
— Нет, это роспись на стене что-то да значит. Постерегите,
пожалуйста, мой стул. Я хочу сходить и справиться у кабатчика, на
что намекают эти странные линии, отказывающиеся слиться в единое
целое.
Положа руку на сердце, Коста просто выдумал предлог, чтобы
сбежать, но оставить за собой возможность разделаться с заказанной
яичницей на сале за столом, а не стоя. Ему до смерти надоели
каждодневные шашлыки в отряде. Хотелось чего-нибудь простого и
домашнего. Вот и завернул в чард, нарвавшись на корнета, как на
коровью лепешку.
Трактирщик был немцем, как и все хозяева сельских кабаков и
постоялых дворов по всей Венгрии. Поэтому проблем с общением не
возникло.
— Картина? – переспросила немчура. – Ей лет полтораста уже. Ее
шведский рейтер намалевал. Что хотел изобразить? Да кто его
знает?
«Так вот ты каков, северный модерн! – хмыкнул Коста. – Вернее,
его корни. Или все проще? Кавалерист был пьян, и образ не
удался?»
Последний вариант мог оказать вполне достоверным. Сквозь
нагромождение разноцветных линий и цветных точек с трудом
проглядывал женский портрет. Внимательнее приглядевшись, Коста
разглядел редкие сияющие звездочки в копне распущенных волос. Венок
из цветов? Воображение тут же создало сценку: усугубивший
токайского швед из разбитой армии короля Карла дрожащей рукой
пытается намалевать лик местной гулящей девки. Его ботфорты,
стертые на дорогах Восточной Европы, просят каши. Золотые галуны
мундира давно спороты и проданы. Осталась лишь сабля и неистребимое
желание вернуться домой…
На плечо Косты вдруг опустилась чья-то рука. Он дернулся и
машинально схватился за кинжал.
— Полегче, полегче, дружище! Мы, кавказцы, все тут братья. Если,
конечно, ваш наряд не бутафория.
Отставной хорунжий развернулся. На него насмешливо смотрел рано
поседевший штабс-капитан, щеголявший в похожей на Костину черкеску,
только с эполетами. Вместе с ним была маленькая компания офицеров.
У каждого на груди – нехилый орденский иконостас, а у одного вообще
сверкала потемневшим серебром медаль за взятие Ахульго. Как ни
напрягал Варваци память, но вспомнить этого поручика не смог.