— Барин, не вели казнить, вели слово молвить, — поклонился в
пояс Тимоха.
— Ара, ты задрал меня. Сказал же — иди домой, — злюсь я на весь
этот цирк.
— Мне бы детишкам гостинец какой взять! — говорит Тимоха с
невинной мордой. — Ведь не сожрёшь всё, что тебе тут наготовили. И
Елисеева настоечку, если можно!
Конечно, о детях он и не думал, специально вернулся на девку
поглядеть.
— Настойку тоже детям? — иронично поднимаю бровь я. — Ой, да
бери и сваливай, не мешай мне общаться!
Тимоха нагрузился от души. Уволок с собой не только литровую
бутыль настойки, но и остатки рыбы, остывшей, но всё ещё аппетитно
пахнущей, кулебяк с пяток, и даже конфеты забрал, которые я на
столе и не заметил — видимо, сосед привёз. Наконец, он ушел, и в
доме стало тише. Наливаю своей гостье настойки.
— Ну, расскажи, что умеешь! Да закусывай, а то хмель в голову
ударит, — ласково говорю я, пожирая взглядом грудь девицы. Платье
на ней старое, лифона нет, и соски, кажется, вот-вот разорвут
тонкую ткань.
— Ничего не умею… Девушка я, — растерялась Евфросиния, опустив
глаза.
И тут Матрена не выдержала:
— Тьфу! Когда ж ты, барин, грешить-то перестанешь? — пробурчала
она где-то вдалеке.
— Матрёна! Подь сюды! — рявкнул я.
Через секунду в проёме двери появилась блюстительница морали,
недовольная, но готовая к ответу.
— Чего изволите, Алексей Алексеевич? — сказала она, скрестив
руки на груди, явно не одобряя того, что тут творится.
— Тебя давно пороли? — грозно спрашиваю я.
— Да за что, барин?! — всплескивает руками толстуха.
— Ещё раз услышу, что ты меня хаешь, лично выпорю! — угрожаю
я.
— А я ведь вместо мамки тебя титькой кормила! — голос Матрены
наливается обидой и праведным гневом.
Теперь даже Евфросинья отложила в сторону кусок хлеба и уже
смотрит на меня без симпатии. Ну как же, «почти мамку» — и пороть!
М-да.
— Матрена, я вырос, и сейчас твой барин! Не сметь меня
обсуждать! — упрямо говорю я.
Душить фронду надо в зародыше, это мне мой опыт управленца
подсказывает.
— Не будешь слушать, продам тебя Велесову! — угрожаю, и тут же
перед глазами всплывает образ этого самого Велесова. Самый крупный
наш сосед, человек богатый, владеет пятью тысячами душ, миллионщик.
Но и жестокий до ужаса: для него запороть челядь — всё равно что
высморкаться. Нас с ним связывает старая вражда — батя мой на дуэли
однажды дырку ему в боку сделал, и с тех пор тот меня не
жалует.