Вот ещё: покупка хлеба — 1200 рублей, итого на одну семью
тридцать рублей, примерно. Я, что ли, покупать должен? О, как я тут
выживу?! Расстроенный, сажусь на мамину кровать и смотрю в окно,
сдвинув пыльную штору. А там кино поинтереснее: моя
«картофелесажалка» марки Ефросинья закончила движение задом ко мне
и, почти уперевшись попой в стекло, развернулась лицом. Меня не
замечает, так как в окошко не смотрит, а мне её тугая титька, почти
выскользнувшая из платья, хорошо видна! Зашевелился червячок
сомнения: а по назначению ли я использую Фросю? И так, надо
сказать, прилично зашевелился. Ничего, никуда девка от меня не
денется. Пойду в отцову комнату, там посмотрю.
У отца захламлено, примерно так же, как у моего родного бати в
его сарайке. Жуть. Тут и ковер, сразу видно, негодный — дырка на
дырке, и что-то вроде удочек, и сеть, запутанная, рыбацкая. Батя
рыбак был? Ого! А эти монструозные доспехи похожи на панцирь!
Откуда они? Из цельного листа железа, мне велики. А это что? Лампа
Аладдина? Нет просто кувшин красивый, восточный. Трофей, возможно.
Сабля! Барабан! Сука, а щенка нет, продал я его! Сабля богатая, с
каменьями какими-то красноватыми. Надо у Тимохи спросить. Может, он
разбирается в камнях?
— Барин, снедать будете? — заглянула чумазая молодуха из моей
дворни.
Интересно, а я её того… или нет? Некрасивая она на мордашку.
— Буду, накрывай! — неожиданно я понял, что кашкой с утра не
наелся.
На обед были: суп гороховый, каша пшенная, кролик тушёный (или
заяц это?) Неизменные пироги с разной начинкой, соленья. Хотя,
откуда грузди — непонятно! Прошлогодние, не иначе.
Матрена морды своей виноватой не кажет. Да и виновной себя не
считает, уверен.
Бормочу про себя молитву. Уже привык по поводу и без повода
крест на себя накладывать да «Отче наш» читать.
— Готово, барин! Яблоко это чертово закопала, как вы и велели! —
слышу звонкий голосок Фроси.
— Руки мой и садить со мной обедать! Еще тебе задание дам, —
командую я.
Матрены, слава богу, нет, возразить некому.
— Благодарствую, — и не думает отказываться девушка.
— Что, пойдешь ко мне в дворню? — предлагаю я ей.
— Пойду, коли прикажешь, а что делать-то надоть? — простодушно
спрашивает милаха.
— Постель греть да в бане спинку тереть, — шучу я.
Ложка супа застывает на лету, а в голубых глазах появляются
слезы.