— Господин Жебокрицкий, прошу вас, подойдите к окну, — сказал
Лавр, а я в очередной раз напрягся. Всё-таки выпрыгивать?
— Что это? — недоумённо спрашивал хозяин кабинета.
— А вот и ответ от младшего Шабарина. Горит ваш главный амбар с
зерном, — спокойным, мне даже показалось, что удовлетворённым
голосом произнёс Лавр.
— Убей эту тварь! — прошипел Жебокрицкий, а тяжёлые быстрые шаги
и хлопок входной двери сказали мне, что помещик со своим
телохранителем побежали разбираться с каким-то там пожаром.
Но я шел прямиком сюда и по пути ничего не поджигал! Кто этот
чёртов пироман, который принялся жечь костры в округе?
Однако с этим пусть разбирается хозяин. А мне нужно как-то
уходить.
Немного поразмыслив, я решил, что лучшим способом покинуть дом
Жебокрицкого будет взять и выйти из него через входную дверь. Не
парадную, конечно, но все же не лезть в окно, чтобы не быть
обнаруженным. Тем более, что мне нужно забрать веревку, да и вообще
не оставить следов пребывания тут.
Сжигать или не сжигать кабинет? С одной стороны, такая мера мне
казалась теперь чрезмерной. Уже и так некие «доброжелатели»
подожгли ему зерновой амбар. Вот только Жебокрицкий не перестал
быть моим врагом, да и то, что он обнаружит пропажу денег и
документов, мне на пользу не пойдет.
Соорудив не сильно мудрёную конструкцию, когда смоченная тряпка
должна загореться, но не сразу, от оставленных самим хозяином
кабинета свечей, я осмотрел кабинет. Нет, все правильно. Война не
терпит сантиментов. Пожар не должен перекинуться на другие
помещения, ну а кабинет — моя личная месть хотя бы даже за то, что
Жебокрицкий пробовал отобрать имение, доставшееся мне от отца.
Выждав, когда уже перестали бегать и кричать в самом доме
(видимо, и слуги, и хозяева отправились смотреть на горящий амбар
или пробовать тушить его), я открыл дверь и вышел из кабинета в
коридор.
Есть такое правило: хочешь быть незамеченным, поступай так, как
от тебя никто не ожидает. Ну, кто может подумать, что в доме
кто-либо находится, а ещё, что этот самый «кто-либо» решил пройтись
по коридорам?
Выход, который стоило бы, скорее, назвать хозяйственным,
располагался в левом крыле большого, как минимум в два раза больше,
чем мой сгоревший дом, здания. Вот туда, прислушиваясь, но не
спеша, я и направлялся.
Я не опасался быть услышанным или даже увиденным. Одно дело, что
всё мое лицо, естественно, и тело было покрыто тканью, и узнать
меня невозможно. Но почти наверняка тут сейчас вообще не души —
иначе бы я так и не пошел.