Стражники разжали руки. Верёвки упали на землю.
А Велемир сказал:
— Круг замкнулся. Но он ещё не полон. Путь только
начинается.
И ветер снова поднялся, и когда стих — Велемира уже не было.
После казни Илья ждал чего угодно — холодной ночи в темнице,
нового допроса, нового взгляда Ольги. Но не этого.
— Пойдёшь со мной, — сказал Вадимир, глядя так, словно сам не
понимал, зачем зовёт. — Еда есть. Печь горит. Разговор будет.
Илья всмотрелся в его лицо — суровое, угловатое, со старым
шрамом на скуле. Этот человек был первым, кто встретил его копьём.
И вот теперь — звал под свою крышу.
— Идём, — сказал Илья.
Вадимир вёл их через дворы. Илья ощущал — город был другим
здесь, за пределами терема. Здесь не было власти, были люди. Жизнь.
Дом. И там, где кончалась сила меча, начиналась сила очага.
— Пришли, — сказал Вадимир.
Изба стояла у самого частокола. Крепкий сруб из сосны, тёмный от
времени, пахнущий смолой. Крыша — с вытесанным коньком, на стенах —
резьба, узорами петляющая вокруг окон. Над дверью — высохший венок
из чернобыльника — оберег от злого глаза.
На пороге висел домовой кнут — связка из трав и конского волоса,
а над косяком — выбита руна солнца.
Вадимир шагнул вперёд:
— Хозяйка, у нас гости.
Из горницы вышла женщина. Невысокая, с длинной косой, стянутой
полотном. Руки в муке, на лице — румянец от печного жара. Пахло от
неё — хлебом и немного мёдом. Она смотрела настороженно, но глаза
её были ясные.
— Кто это? — спросила она. Голос — чистый, как ручей.
— Гость, — ответил Вадимир. — И тот, кого Ольга велела оставить
в живых. А это — Радана. Тоже пленница Княгини.
— Гость, значит, — сказала она. — Добро пожаловать в дом.
Она провела рукой по фартуку — не для чистоты, для порядка.
— Я — Любава, — сказала. — Садитесь. На стол соберу.
В избе пахло теплом. Дымом из печи, дрожжами из теста, сушёными
травами на полке. Стены — светлые, сосновые, на них — рушники с
красными узорами, словно песни, вытканные иглой.
В углу стоял образ Сварога — солнце с человеческим лицом, рядом
— маленькая фигурка домового, вырезанная из корня. Под ними — кусок
хлеба и чашка с молоком.
А над очагом — куклы-обереги: без глаз, чтобы не впускать зло, и
без рук, чтобы не сотворить беды.
Любава вынесла хлеб — чёрный, с хрустящей коркой, ещё горячий,
так что от него шёл пар. Поставила миску с кашей — пшённой,
пахнущей тыквой и топлёным маслом. Рядом — огурцы из кадки, грибная
похлёбка, ложка мёда.