— Потому что я говорю истину, а тот
вид — он ложен. Верен только этот, который сейчас перед вами,
сударыня.
— Как же вы определили, какой вид
правилен, а какой ложен? — спросила резонно Аполлинария.
— Хм. Это же очевидно. Мне дано
знание свыше, — пожал плечами Петрикор.
— О чём же это знание?
— О том, что лишь мне, и только мне
можно верить, все же прочие виды — лишь искушение, искаженное
представление, — в глазах Петрикора мелькнуло что-то такое, что
Аполлинария рефлекторно отступила на шаг, едва не
поскользнувшись.
— Вот видите, — тут же обрадовался
Петрикор. — Как только вы отступили от меня, вы тут же едва не
упали. Это ли не знак? Сами небеса говорят вам — лишь рядом со мной
вы в безопасности. Стоит отойти лишь чуть-чуть, так сразу…
— Но вы же сами затащили меня сюда,
— напомнила Аполлинария. — До нашей прогулки и до этой крыши я ни в
какой опасности не была.
— Были, были, — возразил Петрикор. —
Только не осознавали этого. А сейчас у вас открываются глаза, и вы
начинаете всё понимать. Вот — небеса. Видите? — он указал пальцем в
небо. — Вот — я, ваш проводник к безопасности и счастью. Вот —
прекрасное творение, которое вы можете лицезреть, — он указал на
пейзаж. — А сейчас… — он сделал паузу, — я хочу предложить вам
выбор. Либо вы сгинете безвестно и будете страдать, либо я дарую
вам крылья, и праведную чистую жизнь. Что выберете, сударыня?
Аполлинария нахмурилась.
— Я не очень поняла вас, —
призналась она. — Что именно вы предлагаете?
— Стать моим адептом, конечно, —
объяснил Петрикор. — Я посвящу вас в крылатое воинство, и вы будете
жить…
— Я стану голубем? — изумилась
Аполлинария. — Я верно поняла?
— Голубицей, невинной чистой птицей,
— покивал Петрикор. — Будете жить праведно, растить голубяточек,
кружить в небе по утрам…
— Гадить на крыши, — не удержалась
Аполлинария.
— Ага, — согласился Петрикор. — И на
головы ещё можно, тем, кто не признает очевидное. Это прекрасная
жизнь, и достойная смерть.
На чердаке, подумалось
Аполлинарии.
— Чтобы вы потом хрустели моими
костями? — спросила она.
— Ну, вам-то уже будет всё равно, —
пожал плечами Петрикор.
— И многие ли соглашаются? —
спросила Аполлинария. Спросила, и снова вспомнила чердак — выходит,
что многие, видимо.
— Да, многие, — подтвердил Петрикор.
— Очень многие. Ведь куда как лучше и удобнее занять один раз
достойную позицию, прекратить внутренние пререкания, очистить
помыслы, и поддаться своему природному назначению, чем перечить,
спорить, сомневаться, и…