Она повернулась полубоком, ответила нехотя:
— Не хотела бы себе такой судьбы — родилась бы мальчиком! А
теперь-то чего ныть? Хорошо, если женой великого князя станешь. Так
хотя бы не пришибет в порыве злости. Может быть.
Я очень боялась, что после этого она уйдет. А ведь это конец. На
рассвете — в Центрину, там — в университет, а оттуда меня уже
будущий супруг заберет окончательно. Я родных уже вряд ли когда-то
увижу.
— Если ты мне мать, то хоть раз в жизни обними, — попросила я
жалко, поскольку испытывала потребность получить каплю тепла и
поддержки прямо сейчас. Неизвестно, станет ли эта капля тепла
вообще последней в моей жизни.
— Мать, — заверила она и отвернулась, желая побыстрее покинуть
спальню. Но все же задержалась и добавила тише: — Тебе теперь
матерью не стать, потому никогда меня и не поймешь. Намного проще
вытравить из себя любую нежность, если ребенок уже при рождении
обречен. Если бы я с этой задачей не справилась, то сейчас бы с ума
от ужаса сходила и рыдала бы рядом. Всегда проще думать, что ты
вообще не рождалась, чем с этим жить. Поплачь вдоволь, Айса, здесь
тебе это хотя бы не запрещают.
Плакала я на мягком животе няньки. Старуха поглаживала мои
волосы и часами терпела мою истерику. А я все прижималась к ней,
обнимала и пыталась запомнить хотя бы ее тепло, не думая о том, что
ей дают жалованье за это терпение. Глаза няньки сухи, а жесты
спокойны. Ей отчасти жаль меня, но не до такой степени, чтобы
убиваться. Собственные дети дождутся настоящей любви, а за
несколько медных кратов можно и меня по голове погладить. Но все же
старуха знала меня почти всю мою жизнь, потому невольно сострадала
— она же не моя непроницаемая мать:
— Ну, успокойся уже, успокойся. Княгиня права, Айса. Тебе
подарили отсрочку, и за этот дар поблагодари богиню, а не
расквашивайся как капуста. В конце концов, убейся ты здесь, то
великий князь жестоко бы за это отомстил всем нам. Но университет
находится в Центрине — вряд ли у него настолько длинные руки, чтобы
и там всех достать, если ты случайно шею свернешь.
Я подняла опухшее лицо и уставилась на нее.
— Зида, ты мне предлагаешь убиться?
— Нет, конечно, — она спешно замотала головой. — Вернее, теперь
ты хотя бы это сможешь сама решить, никому не подписывая приговор.
Несчастных жен на свете много, но им хотя бы оставляют утешение —
возможность родить дитя, обернуть несчастье хоть каким-то счастьем,
отыскать хоть какой-то смысл. Тебя же и того лишили, а значит,
сначала ты будешь ненавидеть мужа, пока не возненавидишь себя. Ты
еще совсем молода, кое-чего не понимаешь, и это даже хорошо...
Невозможно жить, если никого не любишь, Айса. Трудно жить, если не
любят тебя, но если самой любить некого – невозможно.