— Вот это я понимаю, бдительность.
Это они всегда такие или строго после беды? — хмыкнул Григорий,
усмехнулся.
Призрак не ответил, лишь по краю
сознания долетел кошачий обиженный фырк.
Григорий повернулся, ещё раз
осмотрел с улицы избу Катерины. От ворот — протоптанная дорожка,
два дерева, по земле полосами плыла густая, непроглядная тень. Дом
— обыкновенная изба в три клети с высокой крышей и белёной трубой,
но сейчас, в ночи всё казалось мрачной, суровой глыбой. И ещё
нехорошим, нежилым, промозглой стужей несло от неё. Быстро же по
холоду и осени жильё таким становится… неуютным. Григорий хмыкнул,
выдул облако дыма из трубки, пошёл туда. Поднялся на невысокое, без
крыши, крыльцо. Огляделся, зажёг лучинку.
Первая клеть — сени, узкие и
длинные, в пол бревна шириной. Входная дверь, тяжёлая, резного
дерева — убийца оставил её нараспашку, да оно так и стояло с тех
пор. Входная распахнутая, по бокам ещё две двери: в тёплую избу и
светлицу, одна раскрыта тоже, другая закрыта и для верности
подпёрта чурбаком. Ну да, осень на дворе, ночи студёные, и зима
близко. Не по времени светлицу открытой держать, все в тёплую избу,
к печке поближе жмутся…
«Фонарь на крюке слева», — голос
призрака.
Григорий кивнул благодарно, зажёг от
лучины масляную горелку-свечу. Спросил негромко:
— Вчера горела?
«Нет… Не успела, как раз потянулась,
как…» — призрак — тонко, плачущий звон колокольчиков — то ли
заплакал, то ли просто вздохнул.
Бурое пятно на полу. Ну да, вот
здесь. Катерина вошла, в сенях, потянувшись открыть тёплую избу.
Открыла. А войти уже не успела, убийца шагнул следом из темноты в
саду. В спину, один колющий, верный удар. Очень точный, нужна
хорошая и опытная рука, чтобы вот так — в темноте, в спину и
второго не понадобилось.
— Три часа ночи, ясно, все добрые
люди спят! — за забором ударили в било, проорал дурным голосом
ночной караульщик
Душевно так, переливчато, должно
быть, прямо под окнами тестя с тёщей.
— А мы, выходит, не добрые. Кать, не
помнишь, они также вчера голосили?
«Вроде… Не помню. Они часы всё одно
кричат наобум, сколько здесь жила — ни разу не совпадало».
— Ну вот, и как мне этого комара ё…
— Григорий не удержался, пустил в мать и во прах, крепко, ядрёной
смесью всех на свете загибов, — искать? — ойкнул на полуфразе,
пробурчал под нос: — Извини.