«Не скажу. Может, и впрямь передал.
Зачем его подводить, все же деньги человек взял, обещался»…
— Большие деньги?
«Рубль».
«Да твою ж через сорок сороков с
протягом отсюда и до Анадыря», — протянул про себя Григорий, с
силой — удерживаясь, чтобы не сказать весь загиб сразу и вслух.
Один Катькин рубль сложился в голове
со своими пятнадцатью с полтиной царёва оклада. И это у них,
жильцов надворных, обласканных, у простых стрельцов или пушкарей
будет чуть поменьше, у дворян поместных, конно, людно и оружно
служить выезжающих — на ту же чуть, но побольше, у бояр великих или
университетских профессоров — у тех может и за сотню перевалить. Но
то в год и больше землёй, крестьянской пахотой, пасекой аль каким
огородием или вообще — медным баком и трубой для самогонного
аппарата. Выходит что…
Григорий почесал в затылке, подумал.
Дёрнул себя за бороду. Умных мыслей не было, ну хоть плачь. Ну
кроме одного умного, но не осуществимого пока мечтания: разменять
Катькин рубль на полушки, а лучше на тяжёлые медные пятаки, сложить
в плотный холщовый мешок, крепко завязать, да хорошенько отлупить
получившимся кистенём одного сильно быстрого на обещания человека.
Пока мешок не лопнет или этот хмырь чистосердечное признание под
приказную запись не даст. Потому что тут сразу два и серьёзных
дела. Обман на целый рубль — это не медяк в базарный день стянуть
из-за пояса, за такую деньгу указ бить на лобном месте батогами, а
имущество пойдёт с молотка в оплату ущерба. Да и зачем виновному
уже имущество, всё равно всей семьёй за Урал поедет на вечное
поселение. А вот за обещание доставить письмо в столицу к еретикам…
Тут уже государевой изменой пахнет, за это если вместе с ссылкой
всего-то уши обрубят и ноздри вырвут, считай — легко отделался.
Ну и на «комара»-убийцу пальцем
покажет… чтобы про адрес письма Григорий смолчал в допросных
листах. А может, это и есть «комар»? Навряд ли, скорее тут двое.
Один рупь у Катьки выманивает, другой вначале бьёт в спину и режет,
потом два алтына сукном брезгует взять. Или не брезгует, а просто
спугнул его кто? Ладно, гадать пока нечего, надо искать, раз
обещался…
«Ну, ищи…» — откликнулся сердитый,
находившийся как воробушек призрак.
Лампа зашипела, свет её задрожал,
пошёл плясать по потолку, выводя узоры из тьмы и света. Масло
кончилось… Григорий осторожно задул коптящий огонёк. Вышел, встал
на крыльце, прислушиваясь к ночным шорохам. А хорошо тут, особенно
после душной избы и запаха сгоревшего масла из лампы. Прохладно,
сыро, но свежо и хорошо. Шелест листвы, с реки — плеск и тихий,
неразборчивый гомон. Крик ночной птицы — протяжный, мерный и
неприятный звук, до боли в зубах — напомнивший Григорию скрежет
полевого, осадного механизма. Лунный шар на церкви то гаснул, то
вспыхивал, бросая на улицу жёлтый, неяркий свет. За соседним
забором забрехала устало собака, сторожа у рогожи утомились
кричать, тянули матерную частушку ленивыми и сонными голосами…