Некогда, за башней Лесли тварь взяла
влево, кренясь на крыльях, и луна на мгновенье осветила её и цель.
Густой и тенистый сад перед ней, ряды плакучих ив и тонких,
облетевших по осени яблонь. В глубине высокий терем с резными
стенами и яркой, двускатной крышей. Узорные кони на крышах, на
воротах — мраморные, трофейные львы. Дом бояр Колычевых: тварь
замерцала, устремилась прямо туда. Лёгкие обожгло снова, осенний
воздух — опять стал сух и тяжёл. Тварь выросла рывком на глазах,
замерцала, став огромной и страшной. Ночная тишина в ушах
зазвенела, стала плотной, резкой, как гул камнепада. Тварь
взлетела, качаясь, рванулась вперёд и вверх, задрав блестящие
когти. Прямо на дом, где — Григорий заметил пламя свечи, горящее
меж резных ставен, не думая — подобрал с земли камень, кинул
туда…
Попал, он ударился о ставни с
глухим, резким стуком.
Окно распахнулось, из него ударил в
сад луч света. Поймал летящую тварь в конус, окружил, словно
стиснул, скрутил в облако жёлтого и яркого сияния. Та закружилась,
пытаясь вырваться, потом наставила когти, рванулась грудью
навстречу свету. Запела протяжно дудка, зашевелились, пошли вихрем
облака в небесах. Поток ветра ударил тварь в грудь. Сломал крылья,
опрокинул, протащил по земле. Тварь прокатилась, собралась кучей,
качнулась, пытаясь встать. Задрожала, подняла руку — обломки
клинков — пальцев горели тускло во тьме. Дудка запела вновь. Вихрь
налетел снова, ударил молотом, подхватил тварь. Бросил с маху на
крону высокой яблони.
Григорий видел, как неведомая тварь
разбилась о ветки, морозное облако взлетело в небо и растаяло
искрами в ночной тьме. Что-то упало ему под ноги звеня. Обломок
пальца — клинка, он льдисто переливался, тускнея, сиреневые искры
ходили внутри него хороводом. Погасли — вроде, а вроде и не до
конца. Холодный дождь хлестнул с небес и прошёл, Григорий
встряхнулся — не особо понимая, что делает, подобрал осколок с
земли. Спрятал в кушак. Потом прошёлся по саду, долбанул в ворота
терема кулаком, рявкнул суровое:
— Именем Ай-кайзерин!
Если во двор сонный дедок, стороживший ворота, пустил мгновенно,
едва завидев пайцзу, то на красном крыльце боярского терема
получилась зямятня. Холопы и дворовые орали на Григория и друг на
друга:
– Ты кто таков? Господин еретиков
воюет, нетути яго! Какого лешего ты тута шастаешь! А ты какого
лешего пустил, ну чяго – пайцза?