— Будьте осторожны, Леонид Иванович, — произнес он на прощание.
— В Москве сейчас... непросто.
— Знаю. Телеграфируйте, если что-то серьезное на промысле.
Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Я остался один в
купе, рассчитанном на четверых пассажиров. Проводник, суровый
мужчина в форменной шинели, принес кипяток для чая и свежую
«Правду».
За окном расстилалась белая равнина, изредка прерываемая линиями
лесопосадок и редкими деревеньками. Зимняя, суровая, бескрайняя
земля.
На второй день пути в моем купе появился попутчик. Невысокий
мужчина лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седеющей
бородкой. Он представился инженером Варшавским, командированным из
Грозного в Москву для участия в технической комиссии.
— А вы, позвольте спросить, тоже по нефтяным делам? —
поинтересовался он, заметив мою сумку с наклейкой промысла.
Я не видел смысла скрывать очевидное:
— Да, руководитель Татарского опытного промысла. Еду с отчетом в
наркомат.
Глаза Варшавского оживились:
— Так это вы тот самый Краснов? Наслышан, наслышан! Говорят, вы
творите настоящие чудеса с высокосернистой нефтью.
Разговор потек сам собой. Варшавский оказался опытным нефтяником
старой школы, знавшим производство до мельчайших деталей. Он с
интересом расспрашивал о наших методах, особенно о системе очистки
нефти от серы.
— В Грозном таких результатов и не снились, — признался он. — А
что в наркомате говорят?
— Еду выяснять, — уклончиво ответил я.
Варшавский понимающе кивнул:
— Тяжелые времена, товарищ Краснов. В Москве сейчас напряженная
атмосфера. Особенно в технических кругах. Все перестраховываются,
боятся брать ответственность.
— Конкретней можете сказать? — поинтересовался я.
Инженер понизил голос:
— Ходят слухи, что готовится большая чистка в управленческих
структурах наркоматов. Все ищут вредителей где только можно.
Эта информация заставила меня задуматься. Похоже, ситуация в
столице сложнее, чем я предполагал. Не просто аппаратные интриги, а
что-то более серьезное.
Постукивание колес убаюкивало, но сон не шел. Я готовился к
битве, не зная еще, насколько серьезным окажется противник.
Утром третьего дня поезд прибыл на Ленинградский вокзал.
Из приоткрытого окна купе морозный московский воздух принес
запахи паровозного дыма, угольной гари и странный, новый для меня
аромат — свежей типографской краски. Перрон пестрел красными
плакатами и лозунгами, которых стало заметно больше с моего
последнего визита в столицу.