Ага, грек, не нравится? Думал, я
хвост подожму и побегу твои условия выполнять? Не на того напал. Я
наблюдал за ним, не опуская взгляда. Важно было не дать ему
опомниться, не позволить снова нацепить маску превосходства.
Наконец Скилица заговорил. Голос его
был тихим, но в нем звенела сталь, проступила неприкрытая угроза.
Исчезла всякая мелодичность, остался лишь сухой, злой скрип.
— Ты выбрал свой путь, князь Антон,
— проговорил он, почти процедил сквозь зубы. — Путь гордыни и
глупости. Ты подписал смертный приговор себе и своим людям. Когда
наши легионы и верные хазары сомнут твое войско, когда печенеги
предадут тебя ради нашей добычи, когда наш флот сожжет твои утлые
лодки, ты вспомнишь этот разговор. Ты пожалеешь о своей дерзости,
но будет поздно. Император не прощает оскорблений.
Он говорил, а я смотрел на него и
думал: Пугай, пугай. Мы уже пуганые. Видели мы ваши легионы. И
печенеги… ну, тут ты, может, и прав, им доверять нельзя до конца.
Но сейчас они со мной. А вот ты, дружок, стоишь тут, под моим
носом, и угрожаешь. Не слишком ли смело?
Рядом со Скилицей не выдержал
Ярополк. Если византиец еще пытался сохранять лицо, то сын
Святослава просто взорвался. Его молодое лицо исказилось от ярости
и обиды, он рванулся вперед, едва не выехав из строя.
— Ты… ты смерд! Выскочка! — закричал
он визгливо, брызжа слюной. — Ты украл мое по праву! Ты поплатишься
за все! За Киев! За отца! Я сам сдеру с тебя шкуру! Я…
— Довольно, князь! — резко оборвал
его Скилица, бросив на него короткий, злой взгляд. Ярополк осекся,
но продолжал испепелять меня взглядом, полным бессильной ненависти.
Вот он, «законный наследник». Истеричный мальчишка.
Скилица снова повернулся ко мне. На
его лице уже не было и тени прежней маски. Только холодная,
расчетливая злоба.
— Готовься к смерти, Антон, — сказал
он тихо, но так, чтобы я услышал. — Рассвет ты, возможно,
встретишь. Но следующего заката не увидишь.
С этими словами он резко развернул
своего коня. Ярополк и остальные парламентеры последовали его
примеру. Группа всадников, уже не сохраняя прежней медлительности,
довольно быстро поскакала обратно к своему лагерю, их силуэты
постепенно растворялись в ночной мгле. Белый флаг, символ
неудавшихся переговоров, безвольно обвис на древке.
Мы молча смотрели им вслед. Звук
конского топота затих вдали. Снова повисла тишина, но теперь она
была другой — тяжелой, наэлектризованной. Переговоры закончились.
Маски сброшены. Теперь оставалось только одно — битва. И она могла
начаться в любой момент.