Олену убили.
— Ты это сделал? — строго спросил я у Тараса.
— Для подобных дел есть иные, — отвечал мужик. — С меня долго не
требовали мочить руки в крови. Так… руку поломать, но не более.
— Ха, руку поломать! — передразнил я мужика.
В этом мире, когда гипс еще не применяется для лечения
переломов, да даже если что и применяется, то на глазок, переломы
могут оставить человека калекой. Сделав большую паузу и обдумав
дальнейшие слова, я, наконец, сказал:
— Изложи всё на бумаге. Ты же грамотный?
— Не поможет, барин, — вымученно ухмыльнулся Тарас.
— Я сдаваться не собираюсь. И буду воевать с Кулагиным, пока
один из нас не окажется на каторге или в могиле, — уверенным
голосом сказал я. — Так что пиши обо всём по событиям, а я оставлю
достаточно денег, что бы ни случилось, чтобы они отвезли мальца в
моё поместье, там он получит навык ремесла, будет воспитан
достойным человеком.
Слова о сыне всколыхнули что-то в смятенной душе Тараса, и уже
через десять минут, после того, как хозяин принес бумагу и чернила,
этот бугай, бормоча себе под нос и вспоминая, видимо, как пишется
каждое слово, начал выводить свои каракули.
У меня складывалось впечатление, что в последнее
времявстречающиеся мне люди, — это ни что иное, как помощь,
наверное, всё же Бога, или тех сил, которые и послали меня в это
время, чтобы я что-то изменил в лучшую сторону. Собирался в прошлой
жизни заниматься борьбой с коррупцией, хотел бороться за
справедливый мир. Вот, наверное, и был мне дан шанс выполнить
задуманное, пусть и в другом времени, сделать что-то, чтобы было бы
правильным.
А как иначе объяснить, что я всё-таки позволил себя уговорить
остановиться в Павлограде, чтобы пополнить наши съестные припасы, а
также переночевать в постели, а не в карете, я не видел.
— Господин Шабарин, я буду рад видеть вас в моей таверне,
пожалуйста, останавливайтесь у меня. Я сделаю все, чтобы было
хорошо. Спасибо за то, что и с Тарасом помогли, и оплатили постой
всех своих людей. Простите бедного Ёсю за то, что пришлось вашим
людям ютиться в небольших комнатушках, а некоторым так и вовсе
спать на сеновале. Но я сделал всё, что мог, — говорил хозяин
трактира.
Буквально за сутки общения с этим иудеем у меня сложилось весьма
благоприятное отношение и к нему, и к сыну его Мойше, и к его
ворчливой, но так, по-доброму, жене Розочке. Они работящие люди,
аккуратные. Все было чисто, пусть и бедно. Без фарфора, но я не
чувствовал никакой брезгливости ни к еде, ни к посуде.