Пока двигался, замечал, как изменилось его восприятие. Раньше он
просто жил тут — как в скворечнике, где стены есть, но не имеют
значения. Теперь каждая щель, каждый скрип стали частью большой
задачи: выжить. Любая мелочь могла решить, умрёт он ночью или
доживёт до утра.
Работа шла быстро. Когда руки заняты — голова тянется за ними. Он
понял это ещё пацаном: в доме, в детдоме, в казённой квартире. Как
только перестаёшь что-то делать — в голове заводится рой.
Воспоминания, страхи, вся эта дрянь. Поэтому он просто продолжал
двигаться.
К полуночи квартира уже больше напоминала блокпост, чем жильё.
Макс устроился на полу, уперев спину в батарею. Глаза слепались,
тело ныло — не от ран, а от перенапряжения. Он чувствовал себя как
выжатая тряпка. Даже боль от свежих синяков казалась
приглушённой.
Он думал, что сможет заснуть сразу. Ошибся.
Как только голова коснулась стены, его накрыло. Всё разом. Вспышки
памяти: как зомби рухнул на него всем весом, как он заорал не от
страха даже, а от того, что просто не мог дышать под этим гниющим
телом. Запах — сладковатый, кислый, такой плотный, что будто сквозь
него приходилось продираться, как через мокрую вату. Скрежет зубов
— не в фильме, а в реальности, в нескольких сантиметрах от
собственного горла.
Он зажмурился, стиснул зубы, но это не помогло. Тело помнило всё.
Каждый удар, каждую вспышку адреналина. И чем сильнее он пытался
это подавить, тем ярче становилось.
Тошнота накатила резко, выворачивая живот наизнанку. Макс успел
подскочить, метнулся в ванную и выдал всё, что съел за день. Руки
тряслись, пот катил со лба. Он сполз по стене, сел прямо на
холодный кафель.
Вот оно — откат. Стандартная плата за выживание.
Он знал, что так будет. Знал и надеялся, что прокатит. Не
прокатило.
Он сидел, обхватив голову руками, и ловил себя на мысли, что
впервые за долгое время действительно боится. Не боится умереть —
боится не выдержать. Когда жизнь ударяет раз за разом, человек
привыкает. А потом наступает момент, когда просто уже некуда
привыкать. Когда ты как старый канат, который слишком долго тянули
— волокна держат, но внутри всё истёрлось до нитей. Ещё одно усилие
— и в клочья.
Макс знал, что он на этой грани.
Через полчаса его начало отпускать. Не потому, что стало легче —
просто тело больше не могло выдавать эмоции. Пусто. Глухо.