— Доброе утро, мистер Бейкер, мистер Стерлинг, — чопорно
поприветствовал нас пожилой швейцар в безупречной форме с золотыми
пуговицами.
— Доброе, Джеймс, — ответил Бейкер, привычно передавая ему
шляпу. Я последовал его примеру. — Как ваша подагра?
— Благодарю за беспокойство, сэр. Лучше, — улыбнулся швейцар. —
Мистер Харрисон уже прибыл и спрашивал о вас.
Бейкер заметно напрягся.
— Уже здесь? В такую рань?
— Да, сэр. И, кажется, не в духе.
— Чудесное начало дня, — пробормотал Бейкер. — Идем, Стерлинг.
Нельзя заставлять его ждать.
Мы поднялись на лифте с решетчатыми дверями, управляемом
лифтером в белых перчатках. Четвертый этаж встретил нас коридором с
портретами основателей компании, глядящих на посетителей с
фотографической серьезностью прошлой эпохи.
На стене тикали массивные часы. Восемь пятьдесят.
— Опаздываем, — прошипел Бейкер, ускоряя шаг.
Наконец, двойные двери распахнулись, и мы вошли в огромный,
залитый утренним светом торговый зал.
По меркам двадцать первого века, это выглядело как декорация
исторического фильма.
Ряды дубовых столов, за которыми сидели десятки мужчин (и ни
одной женщины) в строгих костюмах. На каждом столе громоздкий
телефонный аппарат с поворотным диском и стопки бумаг. Вдоль стен
деревянные шкафы с бесконечными ящиками картотеки и полками,
заставленными гроссбухами.
Комната гудела от телефонных звонков, стука пишущих машинок и
негромких разговоров. В дальнем углу стояло нечто, привлекшее мое
особое внимание. Тикер-машина, выплевывающая бесконечную ленту
бумаги с последними котировками. Несколько клерков постоянно
отрывали куски этой ленты и разносили по столам.
— Стерлинг, твое место там, — Бейкер указал на скромный стол в
углу, где сидели еще трое молодых людей. — Стажерский уголок. Я
должен проверить сообщения. Увидимся на совещании.
Он поспешил к своему столу, расположенному ближе к центру
зала.
Я направился к указанному месту, стараясь выглядеть так, будто
точно знаю, куда иду.
Трое молодых людей за столом, все примерно одного со мной
возраста, подняли глаза. Память Стерлинга услужливо подсказала их
имена.
Джонатан Прайс, сын банкира из Бостона; Ричард «Дикки» Ван
Дорен, отпрыск старой нью-йоркской семьи; и Томас Эдвардс,
единственный, кто, как и Стерлинг, пробивался из низов, получив
место благодаря стипендии в Йеле.