Муза и Белла синхронно вздохнули: бытовые
вопросы оставляли желать лучшего.
–
А там я аж на четыре комнаты королевишна буду! – похвасталась
Ложкина, – и женой начальника большого. На селе же директор клуба –
это как министр туточки. Да со мной и жена главного бухгалтера, и
жена председателя колхоза дружить сразу будут.
А
Печкин опять с довольным видом закивал.
Я
порадовался, что люди нашли себе место в жизни. Но вот кого сюда
поселят – непонятно. Не зря, видно, та монументальная тётка про
жильцов всё вынюхивала. Очевидно, есть у них чуйка.
–
Но ведь скучно на селе жить вам будет, – в последний раз попыталась
увещевать их Белла, – ну ладно ещё летом, грядки, то да сё. А зимой
вы же от тоски совсем взвоете!
–
Да что там взвоем, – отмахнулась Ложкина, – я и туточки только на
рынок, да за керосином и ходила. А там, если совсем скучно будет,
Пётр Кузьмич в клубе концерт какой-нибудь придумает.
–
Я даже театр Глориозова к себе приглашу, на гастроли, – мечтательно
улыбнулся и подмигнул нам Печкин.
А
в театре Глориозова шла очередная репетиция.
Я
как раз решил заглянуть, чтобы повидаться с Фаиной Георгиевной (при
всём моём к ней уважении, человек она творческий и увлекающийся,
так что контроль над нею был нужен жёсткий). А заодно и за Печкина
хотел по поводу его увольнения словечко замолвить, ведь не чужими
же людьми стали, особенно в последнее время (кстати, подарок их, из
собачьей шерсти, Дуся экспроприировала. Сказала, что мне такой
носить рано ещё, а вот ей в самый раз будет. Я только облегчённо
вздохнул).
На
сцене метались растерянные актёры, все в каких-то рваных
комбинезонах, некоторые с граблями и вёдрами в руках. Один из них
изображал трактор. Так я понял по тому, что на него была надета
картонная картинка с рисунком трактора, и он периодически воздевал
руки к условному солнцу и с надрывом восклицал:
–
Дыр-дыр-дыр!
Перед сценой суетился режиссёр. Я его не
знал, но, судя по тому, как он чуть ли не выпрыгивал каждый раз на
сцену – это был режиссёр-новатор, явно из нового поколения
режиссёров.
В
данный момент он верещал:
–
Альфрэд! Вы – позор пролетарского искусства! Где экспрессия?! Где
диссонанс между унылым мещанским прошлым и новым советским
будущим?!
Альфред, изображающий трактор, закричал свой
«дыр-дыр-дыр» ещё более визгливым голосом. И даже руками попытался
изобразить что-то, больше похожее на пресловутый танец «Яблочко».
Но получилось явно неубедительно.