Ещё отдыхающих егерей надо было кормить-обстирывать-обштопывать.
И следить за тем, чтобы и девки перед ними задами не слишком
вертели, и сами мужики руки не распускали. Одному, решившему, будто
без мужчин во главе Вязов можно и принаглеть слегка, пришлось лично
отвесить парочку вразумляющих оплеух. Покойный отец обоих своих
детей растил одинаково, в шесть лет Катриона точно так же, как
Вальтер, взяла в руки деревянный меч и лёгкий плетёный щит, так что
оплеухи должны были получиться достаточно убедительными.
Ещё с какой-то радости или печали запил кузнец. Точно все
сговорились испробовать на прочность новую сеньору! Пришлось
послать егерей за здоровенным и буйным во хмелю мужиком, чтобы
запереть его в карцере, пока не протрезвеет. Карцер был, понятно —
одно название, давно превращённый в склад для всякого старого
хлама. Катриона убедилась, что там нечем ни себе навредить, ни
двери выбить (дверь вообще-то была надёжная, но мало ли на что
способен невменяемый и спьяну не чувствующий боли здоровяк?), и
целый день из крошечного подвального окошка доносились то вопли и
проклятия, то тоскливые песни, которые охотно подхватывались
собаками.
В общем, лить слёзы по брату было некогда. Как и следить за тем,
чем заняты невестка и её матушка. Катриона решила даже, что не
будет проверять, чего и сколько Марена положила в свои сундуки.
Достанет совести прихватить лишнего, ну так Девятеро ей судьи.
Вдова как-никак, а их грешно обижать. И сирота, кстати, тоже, хоть
и не круглая, как сама Катриона: матушка жива и пусть живёт
подольше — никому своей доли нечаянная сеньора Вязов не желала.
В назначенный день они выехали ранним утром, едва позавтракав.
Марена с матушкой — в возке, нагруженном вещами обеих женщин.
Катриона — верхом, как привыкла с детства, хоть ей и говорили,
будто от верховой езды ноги станут кривыми, а она и без того не
красавица. То есть, управительница, она же верная и бессменная
любовница отца до самой его смерти, выражалась гораздо мягче, но
Катриона и сама знала, что без приданого ей, с её-то неземной
красой, мужа не найти, а приданое брат мог выделить очень и очень
скромное. И всё равно разъезжать по полям в старой скрипучей
двуколке, которая вечно будет застревать в грязи и всю душу
вытрясет, пока до той же мельницы доедешь… Нет уж, шаг у Сороки
лёгкий, ровный, проскачет она там, куда в двуколке даже не
сунешься, а под раздвоенной юбкой кривых ног всё равно не видно. В
отличие от обветренной мор… непристойно, по меркам той же невестки,
загорелого лица.