Основной
багаж разместили у горничных, но кое-что, по мелочи, оставили при
себе. Разумеется, свой саквояж с бумагами (и дипломом!) никому не
доверю. И две связки книг, закупленных в Москве. У Аньки с
маменькой при себе сумочки, еще госпожа министерша распорядилась
засунуть под диванчик какую-то корзину. Наша козлушка пыталась
сунуть туда свой клюв, но получила отлуп.
Поезд
тронулся, мимо нас поплыли каменные строения, сменившиеся
деревянными сараями, потом какими-то развалюхами. Все-таки едем!
Теперь бы добраться до Питера, а там и домой. Может, государь
император передумал и не надо мне ни на какую аудиенцию?
Анька
дулась, словно породистая мышь на червивую гречневую крупу. Кузя в
своем репертуаре — дома есть нечего, коврига хлеба не в счет. У
последней тетушки — троюродной сестрицы маменьки, мы погостили
всего два дня, а потом сбежали домой. Разумеется, возможности
оккупировать кухню и напечь пирожки или печенья в дорогу не было,
поэтому Анна страдала.
—
Кане-еш-на, — бурчала девчонка, руки которой были заняты мотком
ниток, а госпожа министерша сматывала их в клубок. — Иван
Александрович по дороге кушать захочет, а у нас ничего
нет.
—
Мадмуазель, поменьше болтай, — посоветовала матушка. — Не умрет
твой Иван Александрович до Твери.
Госпожа
министерша опять занялась рукоделием. Кстати, она ведь что-то
вязала, когда мы ехали из Петербурга в Москву. Или мне
померещилось? Если вязала, то должны быть готовое изделие, или
нет?
— Канеш-на
не помрет, но оголодает. Вон, в этой Москве Иван Александрович с
лица спал, осунулся, скоро с него штаны спадут.
— Анна
Игнатьевна, ты за меня не переживай. Если даже и похудел немного,
так это на пользу, — хмыкнул я, отвлекаясь от письма, которое решил
прочитать в дороге.
Почта,
которая доставляла нам корреспонденцию козьими тропами — из
Череповца в Санкт-Петербург, потом на Московский почтамт, а дальше
уже по московским адресам, где мы изволили гостить, настигла почти
на перроне вокзала. Не сомневаюсь, что некоторые письма,
отправленные Леночкой из Череповца, отыщут меня тогда, когда в них
отпадет надобность. Ладно, потом вместе и почитаем.
В данный
момент я читал письмо от господина Абрютина, который выражал мне
свое величайшее неудовольствие. Дескать — он, по своим источникам
узнал, что в августе месяце в Череповец приедет сам губернатор.
Неужели я, порось неблагодарный, не мог предупредить друга? Нет,
разумеется напрямую Василий меня поросенком не называл, а
подразумевал свинство с моей стороны.