Позади толпы, прячась за деревьями, стоял Энрун. Ума мальчишке
хватило, чтобы не показываться лютой толпе на глаза, а по рассвету,
когда закончились слезы в глазах, бежать в храм — просить защиты.
Храмовник его впустил, а позже — запретил сельским поднимать на
него руку. Стала ли жизнь детеныша ведьмы от этого легче?
С той поры в жизни села пошли беды, одна за другой — неурожаи,
болезни, непогодица, повышение налога. Одни говорили — проклятье на
селе, другие полагали, что без предсказания погоды сложно вести
хозяйство, а без хорошего лекаря и настоек — поддерживать здоровье.
Некоторые собирались покончить с ведьминым выкормышем, полагая его
источником всех бед. Энрун пытался выжить, не выделяться, не
смотреть на людей, замкнуться в своем маленьком мирке, но внешний
мир не отпускал из тисков горя.
Уже позже, через три десятка лет, на деревню легла тень безумия
нового барона, выразившаяся в новых поборах, отрядах солдат, что
забирали людей из домов, обещая вернуть через сезон. Через сезон
вернулись только солдаты — за новыми людьми. Деревня собралась на
общий сход, покидала на телеги и закинула на свои горбы пожитки, и
двинулась в путь, к новой жизни.
К тому времени о происхождении старого — из-за седины — возчика
никто и не помнил. Деревня живет без памяти, страницы истории
уходят со стариками. Все те, кто был виновен в смерти ведьмы, сами
уже мертвы. Энрун считал, что проклятие на них все-таки было:
правда, если оно все-таки давало сбой, и кто-то заживался на свете
— сам наведывался к врагу. Никто за годы так и не подумал на
безобидного, дураковатого старичка-возчика. Мало ли опасностей в
деревне? Упал головою о камень, в колодце утонул спьяну, в бане
угорел — всякое бывает. В ту пору взгляд Энруна мог действительно
называться дурным — от его пристального внимания умирали, хоть и
без всякого колдовства.
Было у Энруна и светлое в жизни — его лошадь, кормилица,
любимица. Бессловесное, бесконечно доброе существо. Стоило ли
говорить, что в ту пору, когда его единственный друг рухнул в пыль,
нить жизни старика чуть не оборвалась вслед за лошадиной? И каково
же было его счастье, когда кормилица поднялась с земли! Словно
приговоренному к смерти вдруг сообщили, что все это — не более чем
розыгрыш, и можно продолжать жить, как жил.